Из широких окон открывается несравненный вид на город. Отчетливо виден парк Кадриорг с Екатериненским дворцом и домиком Петра I, морским портом, стоящими судами на рейде и доро́гой, ведущей в Пирита.
Света и Олег сидят за столиком цвета черного мрамора. Олег принес от стойки и ставит на стол два бокала, два кофе и одно пирожное в розетке.
– Что это?
– Коктейль – шампанское и Вана Таллинн.
– Да, я такой люблю.
– Кушать хочешь?
– Нет.
Разговор не клеится.
– И все-таки он меня обманул. С машинкой… Я думала, что это он ее отремонтировал.
Олег смотрит на Свету, умиленно улыбаясь, не по́шло, чуть склонив голову, с видом «птичка в клетке» и куда ты денешься?
– Ладно, приоткрою тебе ширму… Рудольф Дизель – это величайший в истории немецкий изобретатель. А умер он еще в начале этого века. Причем его могилы нет, он ушел и оставил загадку, ее не могут разгадать до сих пор!
– Да? Ааа этот, этот.
– Зингер? Он, конструктор и тоже немецкий, основал одноименную фирму по производству швейных машин, как у твоей мамы, в прошлом веке, сейчас это очень дорогой бренд.
Света склонила голову, взялась за виски обеими руками, потирает их и отрицательно качает головой.
– Господи, какая же я дура! С блестящим образованием… Ведь этот Кант… Его могила в… в Калининграде?
Олег только утвердительно, улыбаясь, качает головой.
– Какая же я дура!
Ее вдруг пробил смех, она, стараясь не привлекать внимание, вначале смеется в ладони, но потом смех вырывается наружу. Несколько посетителей, улыбаясь, смотрят в их сторону.
Оправившись от смеха, Света вытирает бумажной салфеткой глаза.
– А знаешь, пойдем посмотрим, что там за люкс? Не зря же Володя старался…
– Пойдем.
– Как ты думаешь, туда можно заказать ужин?
– Железно!
Света посмотрела на занятые лифты в холле 26 этажа.
– Да, что его ждать, давай спустимся по лестнице и взяла его под руку.
Владимир нервно топчется у междугороднего телефона автомата.
– Не, не понимаю! Как так можно было сделать?
На обратной стороне провода мужской голос человека недалекого, лишенного эмоций, с безразличием в голосе.
– А что тут понимать, тебя не было в завещании.
– Какое может быть завещание, если хата на деде, а он жив.
– Ну и чё?
– И что, он дал согласие на продажу?
– Значит дал.
– Да ну нахер! Эту хату, на Большом, деду дали после войны за особые боевые заслуги, понял ты, дебил! Она принадлежит семье!
– Ты что ли семья?
В трубке появляется женский визжащий голос.
– Знаешь, Вовка! Ты никогда не принимал участие в семейной жизни. То ты по госпиталям, то по морям, так и ходи, кто тебе мешает?
– Тебя мой брат взял в жены, чтобы драть тебя, когда ему захочется, чтобы ты ему детей рожала, сопли им вытирала, в школу водила. А ты занимаешься продажей недвижимости всей семьи, семьи в которую ты вошла! Кто дал тебе таких прав?
– Сколько для тебя не делали – никакой благодарности. Ни одного подарка не сделал племянникам.
– Шмотки берите на «гостинке». Я ими не форцую.
– А он еще!
– Что вы для меня сделали?
– Да, все!
Параллельно в трубке слышен мужской голос.
– Да чё ты с ним разговариваешь? Он и человеком то не был никогда!
Владимир отнимает от уха трубку, с уже не разборчивой тирадой, вешает ее на аппарат.
– Овца, под хрен заточенная…
Ну, все! Теперь меня уже здесь ничего не держит!
Из иллюминатора каюты Олега видны огни ночного города, они удаляются и вскоре вовсе пропадают из вида. И только по левому борту еще просматриваются проблесковые маяки.
