Московия. Том 2. Разряды и Земли - страница 11

8Рукопись, по-видимому, создана между 1805 г. и 1821 г. Об этом свидетельствует и «История государства Российского» Карамзина: в девятом томе, напечатанном в начале 1821 г., духовной Ивана Грозного нет, но она есть в Примечаниях, изданных в 1822 г.

Введение к копии духовной является издательской фикцией и, таким образом, фиктивной и художественной частью текста с фиктивными «историческими» датами (1739, 1572), а также с фиктивными «историческими» персонажами, как то исторический Алексей Курбатов, на которого указывает подпись введения в родительном падеже, умерший за 20 лет до предполагаемой даты написания им текста.

В ведении к копии указано, что существовал некий подлинник, с него была списана копия, с которой в свою очередь сделали копию с комментариями, с нее списали копию Курбатова 1739 г., ставшей протографом копии 1805 г. Кто вообще написал введение неизвестно и не решено, так как подпись неясна. Прочтение введения напоминает прием издательской фикции, в которой употребляются исторические имена (Иван Грозный, А. Курбатов), исторические даты. Эти якобы исторические факты использованы с целью убедить читателей в том, что введение написано «искусным и любопытным человеком». Такие приемы знакомы из художественной литературы сентиментализма и романтизма конца 18 века. В рассказах и романах, оказавшихся издательской фикцией, собственный автор отходит на задний план, его авторство становится неясным и прячется под масками, являющимися литературной игрой. Со своими пропавшими копиями, очевидно, фальшивыми числами и подписью, введение читается как издательская фикция, как прием, часто употребляемый H. М. Карамзиным в его исторических рассказах. Во всех повестях Карамзина из «Московского журнала» используются подобные приемы. Прием издательской фикции часто встречается в литературе, если автор хочет придать своему тексту дополнительный авторитет, употребляется для манипуляции читателями, которые, конечно, знают, что именно автор написал этот текст, якобы им только найденный.

Аналогичный прием находим и во введении к духовной Ивана Грозного. А. Курбатов признает, что он списывал с копии, которая была сделана с оригинала, который видел копиист, «любопытный и искусный». Сама преамбула выступает в качестве издательской фикции эпохи сентиментализма и романтизма в литературе, как амплификация подлинности и аутентичности рукописи именно в начале 19 века.

Таким же образом функционирует и комментарий переписчика. Хотя комментарии читаются как текст В. Н. Татищева, нет прямых текстуальных свидетельств в пользу авторства комментариев. Вообще ссылки Татищева на завещание Ивана Грозного имеют соответствия в комментариях к духовной, а не в ее тексте. С классических времен пишут комментарии, если канонический текст не понятен. В письменной культуре, в которой обычно работают с комментированными каноническими текстами, комментарии облагораживают текст, и наличие комментария ведет к тому, что текст становится каноничным и неприкосновенным. Если текст публикуется уже с комментарием, то комментарий может вести к немедленной канонизации текста, утверждает его как достойного комментария и указывает на древность самого текста. Именно этот эффект возникает в случае комментариев к духовной грамоте Ивана Грозного.

Комментарий к духовной можно разделить, с одной стороны, на примечания к первой части духовной грамоты, а с другой на множество примечаний к раздельной части, преимущественно касающихся географии. Первым примечанием комментатор вводит себя самого в текст как историка и чуткого человека, который объясняет заметки царя о его изгнании таким образом: тот боялся лишения престола. Как свидетельство тому комментатор цитирует якобы «последнюю» духовную грамоту: «…зде изгнание не значит лишение престола, но ненависть на него, в последней же духовной, учиненной въ 7090 году, яснее, о сем говорит и мстить запрещает». Поскольку об этом тексте мы ничего не знаем, можно сказать, что этот текст является несуществующим источником. Он служит лишь для того, чтобы комментатору удалось представить себя историком. Со следующими примечаниями комментатор показывает себя знатоком биографии царя: «скитание свое имянует, что изволил от страха бунтов жить в городе Старице, а более в Александровой слободе». «Зде упоминает он трех жон умерших, а именно: Анастасия Романовых, Мария Черкаских, Марфа Сабакиных, да живая Анна, по ней была Марфа Нагих, итого 5. А Курпский в „Истории“ показует: прежде сея Анны бысть 5 жен». Он даже дает больше информации, чем текст. В следующем примечании о «скипетре» комментатор показывает свою профессиональную компетенцию и употребляет термин «регалия». Комментарии с объяснением терминов «путь» и «томга» побуждали к предположению, что комментатор названный во введении Алексей Курбатов, так как тот в своей функции прибыльщика имел дело с налогами.