И вдруг в глубине парка оранжевыми язычками замигал спасительный огонь. Мы как раз дошли до центрального входа, что находится прямо напротив памятника Чернышевскому, или Гаврилычу, как кличут его местные жители. Огонь, казалось, был недалеко, и, сворачивая к нему, сначала на центральную аллею, а потом на тропинку наискосок, формально мы не нарушали Генкину клятву, данную супруге в запале семейной ссоры – идти прямо и не возвращаться назад.
Огонь сверкал на небольшом, размером с дворовую хоккейную коробку, участке суши недалеко от большого пруда, ответвления от которого в виде узких каналов делали его настоящим островом. Мы смогли попасть туда по импровизированному мостику – длинной и широкой доске, вкопанной основаниями в черную землю покатых склонов.
В небольшой лощине, вокруг тайного, можно сказать по-пиратски зажженного костра, сидели…пираты. Во всяком случае, это были люди в костюмах пиратов.
– Здравствуйте, пираты! – негромко сказал я пиратам, словно боялся их разбудить, хотя они и не спали.
Пираты, а их было немало, штук восемь, совсем не удивились. Ни матерому морскому волку Андрюхе, то есть мне, ни потерпевшему кораблекрушение юнге Генке. Напротив, они поднялись с корточек, а самый высокий и раскрашенный из них спросил:
– Вы – наши колеса?
Мы с Генкой переглянулись. Прямо Амстердам какой-то.
– Нет, – сказали честно мы.
– Тогда откуда вы взялись? – спросили пираты.
– Мой корабль разбился о рифы семейного быта, – печально сказал Генка, подходя как можно ближе к костру. – Я ищу тихую гавань в надежной бухте, чтобы поправить оснастку и переждать шторм. А вы что делаете здесь, о джентльмены удачи, о корсары пяти морей?
– Микроавтобус наш сломался, обещали другой прислать, – пояснил самый разряженный и красивый пират, видимо главный. – Работали тут, напротив, на Кузнецовской, на детском празднике у одного нувориша.
Это выглядело похожим на правду. На Кузнецовской улице кузнеца, если тебе он вдруг понадобился, не найдешь днем с огнем. Но зато там живет много действительно богатых людей, об этом знают все. Правильнее было бы ее переименовать в Новорусскую.
Пираты потеснились, и мы влились в их кружок, получив возможность погреть свои конечности, бока и спины. Так мы и отдыхали какое-то время, пока костер не потух, превратившись из огненного котенка, ласкающего всех язычками оранжевого пламени, в горстку дымящихся угольков.
Есть вещи, без которых наше существование становится невыносимым: еда, вода, хорошая компания, надежда на лучшее, вера в высшую справедливость, а также, как оказалось, в определенных условиях теплая одежда. Именно отсутствие последнего пункта беспокоило нас с Геннадием все больше и больше. Пиратский костер давно погас. Не дождавшись нового корабля, пираты сняли свои повязки и косынки, попрятали сабли и пистолеты в сумки и полиэтиленовые пакеты и неторопливо разбрелись к станциям метро и остановкам общественного транспорта, превратившись в цивилизованных законопослушных граждан. Но мы, два последних героя, два последних корсара ледяной вечности, упорно продолжали прямой, но очень тернистый путь.
Вечер и ветер принесли просто пронизывающую стужу. У немногочисленных встречных прохожих исчезли кофты, пиджаки и темные очки, уступив место пуховикам, пальто, вязаным и мохнатым шапкам. Мне вспомнилась моя старенькая школьная ушанка из линялого кролика. В ней всегда было тепло, даже зимой, даже в лютый мороз. Где ты, подруга дней моих суровых? Почему сейчас ты не со мной, а лежишь на какой-нибудь забытой антресоли или полке, возможно, у дальних или близких родственников, или, и того хуже, бесследно сгинула, согласно решению семейного ареопага, в дворовой мусорке, незаполняемом некрополисе ненужных вещей?
