Должно быть, эти мысли отразились у него на лице, потому что юноша рассмеялся.
– Нет, я не завиваюсь. Я от природы такой. Эти тоже… из-за кудрей насмехались. Но не распрямлять же мне их, в самом-то деле!
– Давай-ка я тебя провожу, – решил Тони. – А то вдруг они за углом ждут…
Рене – так звали нового знакомца – жил на той же улице, в небольшом особнячке над крутым скосом холма. Узнав, какая опасность угрожала единственному сыну, родители разохались, засуетились, осыпали его спасителя благодарностями – надо же, такой молодой и такой смелый! – так что его мечты отчасти сбылись. Надо было сказать в ответ: «Не стоит благодарности! Это долг военного!» – или что-нибудь в том же роде, но Тони смутился и лишь пробормотал нечто невнятное. Принцессе-то он знал, как ответить, но эта полная говорливая дама…
Прощаясь, хозяева пригласили мальчика заходить к ним. Будь Энтони чуть постарше, он понял бы, что сказано это было из чистой вежливости – ну что общего может быть у армейского кавалериста с изнеженным отпрыском немолодых родителей, с которого всю жизнь пылинки сдували?! Однако он не был искушен в тонкостях этикета и принял приглашение всерьез.
Осенью, когда они вернулись в Трогартейн, Энтони впервые сопровождал отца, наносившего визиты друзьям. Это было очень интересно, и неприятным оказалось лишь одно: корнету строго-настрого запрещалось участвовать в общем разговоре. Но ведь у него был и собственный знакомый! И как-то раз, воспользовавшись тем, что генерала не было дома, он снова отправился на улицу Почтарей.
Рене он застал в постели. Мать его нового знакомого была куда молчаливей, чем в их первую встречу, и выглядела усталой и расстроенной. Она, хоть их эфемерное знакомство и не предполагало подобных посещений, все же проводила мальчика к сыну. Тот полулежал на кушетке, опираясь спиной на груду подушек. Тони испуганно смотрел на его прозрачное лицо с бескровными губами, не зная, как себя вести и что говорить. По счастью, Рене его понял.
– Чем это у тебя рукав обшит? – он легким движением коснулся руки мальчика. – Весной этого не было.
Лучшего вопроса он задать не мог. Тони знал, что у постели больного положено быть серьезным и участливым, но против воли гордо и радостно улыбнулся.
– Это кант! Я теперь корнет. А после первой кампании стану офицером.
Лед растаял. Мальчик болтал напропалую, вспоминая забавные случаи и армейские байки, пока Рене не засмеялся, наконец. И тут же закусил губу, прижав руку к груди.
– Ты что? – испугался Тони.
– Ничего, уже прошло, – весело улыбнулся Рене. – Не страшно, врач говорит, что это трудности роста. Когда я стану взрослым, будет легче.
– А ты разве не взрослый? – поразился Тони.
– Ну, когда мне будет двадцать, или тридцать… Так что там было дальше с той лошадью?
Энтони считал двадцать лет уже порогом старости, а тридцать… Так далеко он не заглядывал. Мысль о том, что его новый знакомый всю молодость должен провести в постели, наполнила его горячим сочувствием, смешанным со страхом. Тони совсем растерялся – и тут в коридоре послышался бой часов. Четыре часа, очень кстати! Мальчик поднялся.
– Мне пора идти, – и, заметив едва уловимую тень, скользнувшую по лицу Рене, неожиданно для себя добавил: – Знаешь что… я приду завтра, хочешь?
– Конечно, – светло улыбнулся Рене. – Приходи, я буду ждать…
Сгоряча дав опрометчивое обещание, Энтони тут же понял, что взял на себя обязательство, выполнить которое будет трудно. Но поздно, слова уже прозвучали, и теперь отказаться было бы трусостью, а не прийти – предательством.
