Все накатилось внезапно: вокруг потемнело, коротко и зло свистнул ветер, в ноги ударило жаром. Где-то наверху возник голос, звучный и холодный.
– Иди ко мне, мой прекрасный рыцарь! – звал он. Энтони рванулся, но омерзительная слабость оплела, как
паутина. Противиться не было сил. А голос все звал, с каждым словом Бейсингем ощущал дыхание его обладателя – нестерпимо жаркое и в то же время пронизывающе холодное. И вот уже он летит стрелой в горячую тьму, а впереди огненный круг мишени. Сейчас стрела ударит в цель, и тогда…
…Первым ощущением было прикосновение холодного и шершавого. Когда в голове чуть-чуть прояснилось, Энтони понял, что это камень. Он стоял, прислонившись к стене коридора, ноги подгибались, Гален поддерживал его… ну, если быть точным, то просто держал, а Габриэль прижимал лицом к камням.
– Сейчас, эйнеро, сейчас он отойдет. От холодненького… Бейсингем тряхнул головой и оттолкнулся от стены, успев
отметить и то, что Габриэль называет генерала «эйнеро», что значит «большой атаман», и то, что Лориан не участвует в событиях, а стоит посреди коридора и ругается самыми черными словами. В лице Галена не было ни кровинки, да и пограничники выглядели немногим лучше. Габриэль протянул фляжку, Бейсингем покорно глотнул и выпрямился, пытаясь справиться с противной дрожью в коленках.
– Идти можете, ваша светлость? – прервав поток брани, спросил Лориан.
Энтони чуть подумал и кивнул.
– Тогда пошли отсюда, – сказал пограничник и двинулся по коридору.
По правде говоря, спорить с ним никому не хотелось.
Полчаса спустя, когда они сидели во дворе, подставляя лица солнцу, все происшедшее могло бы показаться дурным сном, если бы плечи и спина не набухали жгучей болью. Едва они вышли, Габриэль тут же побежал куда-то и через минуту вернулся, неся запасную рубаху.
– Наденьте, ваша светлость, – смущенно произнес он. Бейсингем повиновался, с тупым изумлением разглядывая
рубашку, которую с него сняли: на спине она была располосована на длинные лоскутья, красные кровяные пятна уже начали темнеть.
Они уселись прямо под стеной в тени, пограничники расположились неподалеку. Теодор рассеянно рисовал что-то на земле: палочка, несколько косых линий… Получилась стрелка и круг. Он взглянул на картинку, вздрогнул, быстро ее стер и повернулся к Энтони.
– Что с тобой было?
– Да я сам не понял. Просто худо, и все. Сразу и очень худо… Мрачное место. Ты ничего неприятного не почувствовал?
– Неуютно, конечно, но и только, – пожал плечами Теодор. – Не знаю, с чего уж там в обморок падать. Надо было видеть: разглядываем мы эту разбойничью фреску, и вдруг смотрю – ты прямо на глазах белеешь, взгляд пьяный, вот-вот упадешь замертво. Лориан факел между нами и стеной поднял и как крикнет: «Тащите его отсюда!» Тут, знаешь, было не до субординации, я, как новобранец, без рассуждений, хватаю тебя с одной стороны, Габриэль с другой, и в коридор. А ты уже совсем белый, глаза закатываются. Лориан кричит: «Держите! Не давайте ложиться!», вытащил плетку и как начнет тебя хлестать. Я дернулся было остановить, потом думаю, что ему виднее… И вправду, виднее оказалось, – он махнул рукой и натянуто усмехнулся. – Еще говоришь, что я чувствительный. Молчал бы уж…
Не давая Энтони и слова сказать в ответ, Гален повернулся и заговорил с пограничниками.
– Слушай, Габриэль, я давно хотел тебя спросить, да все к слову не приходилось. Ты же младший брат – почему кровник ты, а не старшие?
