- Артемий Владимирович, может, я сразу в оранжерею пойду? - задаю вопрос, пытаясь избежать лишнего контакта.
- Сначала нужно подписать контракт и ознакомиться с техникой безопасности, - окидывает он меня внимательным взглядом.
- Так, технику безопасности я проходила, когда на работу устраивалась… - возражаю я, но он перебивает меня с иронией в голосе:
- Для работы в оранжерее она не подходит, там ты подвергаешься гораздо большей опасности, чем когда сидишь в кабинете за компьютером.
Какая может быть опасность в оранжерее? Разлить на себя удобрения или порезать палец секатором? Кажется, я поняла, можно наступить на грабли!
Сосновский отходит к книжному шкафу и начинает перебирать документы, сшитые пластиковыми пружинами.
- Это на французском, это на английском, а этот на испанском… Нашёл на русском, держи, - он протягивает мне впечатляющую стопку листов, соединённых пружиной. Чувствую, мой сегодняшний день будет посвящён чтению.
- Сейчас распечатаю договор о неразглашении и можешь приступать к изучению.
Принтер тут же загудел, выплёвывая отпечатанные листы бумаги.
- Так, вот это договор о неразглашении, а это контракт. Внимательно прочитай и подпиши, - он указывает на стопку бумаг передо мной.
Читаю договор о неразглашении — вроде бы всё логично, как обычно, но ощущение какой-то неправильности не оставляет меня. Дохожу до пункта о последствиях несоблюдения данного договора и впадаю в ступор. Перечитываю ещё несколько раз и не понимаю, что значит “всем людям, получившим доступ к конфиденциальной информации, будет принудительно стёрта память”. Это как в фильме — в моём воображении появляется Уилл Смит в чёрных очках. Поднимаю глаза на Сосновского.
- Что-то непонятно? - тут же поворачивается ко мне и спрашивает он.
- Да, вот этот пункт про принудительное стирание памяти. Разве это возможно? Каким образом это можно осуществить? - в моём голосе явно слышно сомнение.
- Есть специальные практики, основанные на гипнозе, - спокойно поясняет он и возвращается к своему компьютеру.
Секретарь принесла кофе. Я вообще по утрам предпочитаю зелёный чай, но у меня никто не спрашивал. Кофе так кофе.
- Эльза, почему так долго? - интересуется Сосновский.
- Залипла на сайте с одеждой, - с улыбкой отвечает девушка.
- Ладно, - скривился Сосновский. - Иди работай.
Я делаю глоток кофе и понимаю, что эту горькую бурду я выпить не смогу, отставляю чашку подальше от себя и возвращаюсь к чтению.
- Что, не нравится? - спрашивает Сосновский.
- Да я вообще кофе не очень люблю, но это какая-то совершенно отвратительная жижа, - не задумываясь, говорю я, что думаю.
Слышу смешок Сосновского. Или это у меня уже начались слуховые галлюцинации? Не может же действительно Артемий Владимирович сидеть и хихикать.
- Какой напиток предпочитаешь? - с улыбкой спрашивает он, и я понимаю, что он действительно смеялся.
- Зелёный чай с одной ложкой сахара, - не отрываясь от документов, отвечаю я.
Сосновский нажимает на кнопку селектора.
- Эльза, принеси, пожалуйста, Алине Максимовне зелёный чай с одной ложкой сахара.
Спустя минуту, девушка с широкой улыбкой врывается в кабинет с подносом, на котором стоит заварник, сахарница и чашка с блюдцем и ложечкой.
- Неужели прошла тест? - спрашивает она.
- Прошла на сто процентов, - с улыбкой отвечает генеральный. То хихикает, то улыбается — что с ним происходит?
- Какой тест? - спрашиваю я.
