– Страккино! – отозвалась Кьяра. – Который от дедушки Нанни.
Нанни? Вот оно.
– Джованни!!! – завопил я, и мама с Кьярой обернулись. – Мой брат! Джо!
Мама поморщилась.
– Это не иностранное имя, это от Джованни! Мой брат Джованни. Брат Джо. Здорово, правда?!
– Мне нравится, – одобрила Кьяра. По-моему, она согласилась лишь потому, что успела выпросить свой страккино.
– Хм… мне тоже, – задумчиво кивнула мама, словно бы недоумевая, как это мы раньше не догадались.
Вот таким вот образом – у витрины с сырами, посреди разнообразных сортов моцареллы и рикотты, под пошловатую музычку и в отсутствие отправившегося на поиски пропитания папы – и решилась судьба имени для Гепарда. Решилась благодаря страккино.
* * *
После этого я рассудил, что мой долг выполнен. Я купил плюшевого гепарда, призванного подсказать брату, какова его истинная натура; я выбрал имя. Что еще я мог сделать? Ничего – только ждать. Мамин живот вырос, наш дом тоже. Лес в саду не проклюнулся, но время в запасе еще оставалось. Чудес вокруг пока и так было достаточно.
Но потом…
Однажды в воскресенье (снова воскресенье!) мы откуда-то возвращались (наверняка снова от бабушки), и, когда проезжали мимо той самой пустынной парковки, папа резко крутанул руль и принялся – точно как в прошлый раз – кружить в поисках парковочного места, которое подходило бы одновременно и для нашего бордового «пассата», и для нового объявления. – Опять?! – спросила Кьяра.
– Опять?! – спросил я.
– Опять?! – читалось в глазах Аличе.
«Сейчас скажут, что это близнецы, – пронеслось в голове. Потом пришла другая мысль: – А вдруг… – Тут я зажмурился от ужаса. – Нет, этого не может быть!» Папа нашел место, припарковался и выключил мотор. Отстегнул ремень, мама тоже. И прежде чем они успели что-либо сказать, я запричитал:
– Пожалуйста, только не это! Неужели вы ошиблись? Неужели это девочка?
– Нет, – ответила мама и как-то по-особенному улыбнулась, отчего я сразу приободрился. – Мы не ошиблись.
У меня вырвался вздох облегчения; теперь пусть говорят что угодно, абсолютно что угодно!
– Тогда почему мы опять на этой парковке? – спросила Кьяра.
Мама с папой переглянулись, как в прошлый раз, но не в точности так же. Снова поток энергии, разноцветные конфетти и все такое, но оттенок уже другой. Как будто мы в кино снимаемся, отрабатываем сцену, и режиссер говорит: «Неплохо, неплохо, но нужно больше чувства. Понятно? Дайте мне жизнь, настоящую жизнь. Ярость и радость, прошлое и будущее, холод и теплоту. Дайте мне столкновение противоположностей! Проживайте каждый миг!»
Щелк – и пошел следующий дубль.
И вот мы в кадре.
Ржавый фургон исчез. Его место занял голубой прицеп, покрытый брезентом. Котов поблизости не наблюдалось; две вороны играли в прятки. Был летний день, солнце пробивалось сквозь слой зернистых облаков, и на деревьях трепетали листья. Проехала машина – радио на всю катушку, басы грохочут. Мама подождала, пока музыка стихнет, и заговорила:
– Мы хотим вам кое-что сказать. Насчет вашего брата.
Папа ободряюще сжал ей руку.
– Ваш брат… – Она помолчала. – В общем, он будет… особенный.
Мы с Кьярой стрельнули друг в друга глазами.
– Особенный? – повторила она.
– Особенный в каком смысле? – спросил я.
– В том смысле, – ответил папа, – что он будет… не такой, как другие. Во-первых, дружелюбный. Очень. Даже слишком. Еще улыбчивый. Доброжелательный. Спокойный. И у него будет… э-э-э… В общем, у него будет свой ритм.
