— Как она? — влетел Пал Петрович в смотровую, но Князев рявкнул ему выйти, и с нами осталась одна медсестра.
— Яна, жалобы на сердце были? — сурово глянул на меня и выдавил на датчик каплю лубриканта.
— Нет, — прошептала я, совсем теряясь от эмоций и ощущений. Мне определенно нехорошо — страх накатывал волнами, и становилось плевать, кто именно взялся меня спасать. Но волна отступала, и меня накрывало стыдом, смущением и чем-то еще, сбивавшим дыхание и грозившим снова отключить мозги. — В детстве перенесла инфекционное заболевание, стояла на учете… лечили, кажется, миокардит… и диагноз ставили кардио... мио...
— Кардиомиопатия, — раздраженно закончил он за меня. Мышцы сократились от первого касания холодного датчика. Князев четким движением обрисовал им мою левую грудь и надавил под ней на ребра, глядя в монитор. — Дайте стетоскоп, — приказал медсестре, не отрываясь взглядом от экрана. — И готовьте кардиограф.
— Что такое? — тревожно глянула я на него.
— Пропранолол внутривенно, — игнорировал он меня.
— Сейчас принесу, — кивнула женщина, растерянно застыв с букетом присосок в руках.
— Я справлюсь, ищите, — раздраженно процедил ей Князев.
Медсестра оставила все на кушетке и вышла, а он снова приложил горячие пальцы к вене на моей шее.
Я сцепила зубы, переводя взгляд в потолок. Стало холодно, соски затвердели, и я все никак не могла дышать спокойнее, чтобы грудь перестала метаться туда-сюда. Князев отказывался способствовать улучшению моего самочувствия. Поднялся и принялся подворачивать мои брюки. При этом то ли мне казалось, то ли он и правда делал это заботливо.
Когда меня опутали провода кардиографа, я прикрыла глаза. Сердце все еще колотилось, но плохо мне уже не было. Я будто смирилась и расслабилась. Ну а что тут уже поделать? Нет, можно порадоваться, что Князев — не гинеколог, а у меня не прихватило при нем бок в середине цикла овуляции, как это бывало временами. Это все бы точно показалось ерундой и легким флиртом, а вот там бы у меня точно случился самый позорный секс в жизни!
С губ сорвался смешок.
— И что тебя так развеселило? — усмехнулся он рядом.
Послышался треск перфорированной бумаги, и я открыла глаза. Князеву было не до смеха — уж слишком сурово он хмурился на результаты кардиограммы.
— Вы скажете все же, сколько мне жить осталось?
— Смотря как жить будете, Яна Анатольевна, — отложил он кардиограмму. — Если в том же духе, то приятного будет мало. Диагноз ваш неверный. Никакой кардиомиопатии у вас не было. Но есть другой диагноз. Я распишу вам дополнительное обследование…
И он нацепил стетоскоп на уши и принялся слушать сердце, а я так и замерла, боясь пошевелиться. Пялилась, как он смотрит невидящим взглядом куда-то мимо…
— А сейчас задержи дыхание, как ты это умеешь, — быстро глянул он мне в глаза.
И больше не отвел взгляда. А мне вдруг резко стало жарко. Я не решалась ни моргнуть, ни вздохнуть — смотрела в его глаза и… беспомощно осознавала, что он меня возбуждает. Все в нем возбуждает: взгляд, собранность, профессионализм, напряжение и даже какая-то усталость. Он умудрялся одновременно выглядеть профессионально и сногсшибательно.
— Мне нужен отпуск, — хрипло выдохнула я.
— Тш, — качнул он головой неодобрительно и опустил взгляд на часы на запястье.
Но тут послышались отголоски какой-то потасовки в коридоре, и к нам, ругаясь, вошел Павел Петрович.
