– Так куда она делась?
– Уехала с каким-то богатым русским, ужасно толстым. Я думаю, он был каким-то военным. На прощание сказала мне, что рада вернуться домой. Сказала, что в России теперь все по-другому, что вы там все как-то пришли в себя… я не знаю. Хотя судя по вашим рассказам, ничего там не изменилось. Я вообще удивляюсь, почему вам не нравятся нормальные парни? Вот без этого дерьма с криминалом? Такие обычные чуваки с пляжными ковриками, с надувными матрасами?
– Да у нас там нет таких, Винсент, – сказала Юля.
– Тогда Россия – это хуй.
– Ты не можешь так использовать слово «хуй», – спокойно ответила Маша. – Россия – это «она», существительного женского рода, а «хуй» – он, существительное мужского рода. Ты мог бы использовать слово «хуйня», но Россия не хуйня, Винсент. Хуйня – это Мальта. Маленькая такая хуевинка в Средиземном море.
Слово «khuevinka» надолго заняло Винсента.
– Khuevinka, khuevinka, – бормотал он, силясь то ли запомнить, то ли понять.
– Давайте уже расходиться, а то этот хуй с хуевинкой меня под столом лапает. – Маша залпом допила вино и поднялась.
Мы с Юлей с укоризной посмотрели на Винсента.
– Khuevinka – отличное слово, – сказал он.
I
Мой парень не встретил меня в аэропорту, а вскоре, как и предсказывал Винсент, мы расстались. И буквально через неделю я встретила его с другой девушкой. Я впала в депрессию, страшно исхудала, и мать в конце концов отправила меня к психотерапевту. Первое, что сказал мне врач, выслушав мою историю, было:
– Мне жаль вас расстраивать, но вы должны понять, что этот человек врал вам. Он просто оплел вас паутиной лжи. Это обычный студент. В жизни обычных студентов, которые живут в общежитии, ничего такого не бывает, понимаете? Не бывает заводов, бизнеса, ФСБ…
Я кивала, уставившись в массивный черный перстень на его пальце, и представляла, как он проводит с пациентками сатанинские ритуалы за шторкой в соседней комнате.
– Вам нужно вырваться из плена фантазий и повернуться лицом к реальности, – продолжал врач.
– Да, разумеется, – пробормотала я, вспомнив, что мы с Юлей и Машей договорились увидеться.
Мы стали общаться с ними почти сразу по возвращении в Москву. Юля немного раздражала меня. Она была красивой, стройной девушкой, но свою красоту доводила до вульгарности и тем самым совершенно себя обезличила. Она носила короткие платья и непомерные каблуки. Губы ее всегда жирно блестели. И это, пожалуй, все, что я могу достать о ней из своей памяти.
Другое дело Маша. Маша была человеком с историей.
Потерю любимого она не принимала как часть реальности, и каждый раз, как мы оставались вдвоем у нее дома, я чувствовала присутствие третьего.
– Леша тоже любит этот суп, – говорила Маша, наливая мне рассольник.
Вся ее однокомнатная квартирка, которую она снимала с еще двумя девушками, была заставлена фотографиями умершего возлюбленного. Не знаю, как терпели это соседки, которых я никогда не заставала, но мне в этой комнате было страшно не по себе. Огромный мужик с телосложением Халка смотрел с этих карточек прямым, жестким взглядом. Смотрел так, словно видел нас всех насквозь.
Но, продолжая цепляться за прошлое, Маша отчаянно желала перемен. Она хотела мужа и детей. Хотела нормальной жизни, где, помимо всего прочего, есть какое-то счастье.
– Я не могу связать свою жизнь с человеком хуже Леши, – говорила Маша. – Мне нужен сильный, надежный мужчина. Настоящий мужик.
