Пока дядя Пир-Будаг ел, я позвала Китмира и побежала к «Убежищу шайтанов». Уходя из дома, я сказала бабушке неправду, что беру Китмира ради веселья. Нет, я взяла его из-за страха, боялась чертей. Я подумала, мало ли чего они надумают ночью, когда мы будем спать возле их убежища!
Осторожно оглядываясь, как в те дни, когда мы приходили очищать целину от камней, я подходила, смотрела в расщелины, потом, позвав Китмира, спустилась в ущелье. Там я собрала много мелких круглых камешков, заглянула в щель, над которой вершины скал, нависая, образовали свод. Через него едва виднелась узенькая полоска неба.
Китмир напился воды из речушки, которая несла свои бурливые, пенистые струи, перескакивая с камня на камень, и мы снова поднялись наверх.
Как только стемнело, бабушка сказала:
– Залезайте в шатер, ляжем спать.
Я хотела лечь между бабушкой и дядей Пир-Будагом для безопасности, но Пир-Будаг сказала матери:
– Убери от меня этого маймуна[5], а то будет дрыгать ногами.
– Ложись с этой стороны, – сказала бабушка, и я перелезла через нее.
Спать не хотелось, и мне почему-то стало грустно и немного страшно в пустынном поле. Да еще рядом с «Убежищем шайтанов». Вспоминая дом, дедушкину шубу и Коран под его подушкой, я сожалела, что не послушалась бабушку и пришла на это неудачливое поле на ночь глядя.
Через некоторое время из-под тучи выглянула луна, стало светлее. Вскоре бабушка захрапела, вслед за ней засопел и дядя Пир-Будаг. Я не спала, и Китмир тоже не спал. Устроившись у входа в шатер, положив голову на вытянутые лапы, он, наверное, думал о чем-то своем, как будто чувствовал или понимал, что я боюсь и нужно таким образом преградить путь «нечистым» силам, если они ночью выйдут из своих убежищ. Тогда у нас верили в существование чертей, домовых и всяких духов.
Когда я проснулась, ярко светило солнце. Бабушки не было. Дядя Пир-Будаг сидел у входа в шатер и ел толокно с сыром. Китмир лежал напротив и пристально смотрел, как он жует.
– Где бабушка? – спросила я, выходя из шатра.
– Ушла домой.
– Зачем?
– Как зачем, есть что будем? Надо же сготовить, принести.
Я села рядом с дядей. Он продолжал жевать, не обращая внимания ни на меня, ни на Китмира. Мне стало жаль пса. Я взяла немного толокна и насыпала перед Китмиром. Дядя Пир-Будаг, щелкнув меня по лбу, воскликнул:
– Ты что делаешь?
– Собака тоже хочет есть, – ответила я.
– Если голодный, пусть ловит сусликов или мышей и ест.
– Он же не кот, каких сусликов?
– А таких сереньких, как мыши или крысы.
– А где они живут?
– Здесь, в земляных норах.
– И мыши тоже?
– И мыши тоже.
Я очень боялась мышей и поэтому спросила:
– Суслики тоже кусаются, как мыши?
– Таких, как ты, сожрать могут.
– А разве собаки их едят? – дрожащим голосом спросила я.
– Едят, если голодны.
Дядя Пир-Будаг имел привычку пугать меня, рассказывая страшные вещи. Когда я жаловалась бабушке или дедушке, он успокаивал меня, говоря:
– Не верь ему и не бойся, этот прохвост умеет приврать.
Я, конечно, не поверила, что зверек такой величины, как мышь, может сожрать меня, но укусить, конечно, мог. Глядя на дядю, с жадностью уплетавшего содержимое узелка, я сказала:
– Оставь мне, я тоже хочу кушать…
– А ты мне оставляешь, когда дед дает тебе что-то?
Я надула губы и отодвинулась в сторону.
Наверное, ему стало стыдно, и он пододвинул ко мне то, что оставалось в узелке. Я съела остатки, еще раз кинув жмень Китмиру.
