Генерал Торрихос, не уставая и используя каждую возможность, осуждал любые формы фетишизации и обожествления, к чему бы это не относилось.
К партии, какой бы она ни была, которая вместо того, чтобы быть инструментом для преобразований экономической и социальной структуры общества, превращается в элемент самоценного присутствия в его политической жизни.
К культуре и науке, когда они вместо того, чтобы служить человеку для расширения и углубления его чувств и знаний о мире, превращаются в объекты дурацкого восхищения и обожания.
К самой революции, когда она вместо того, чтобы быть дорогой, способом быть счастливым, превращается в алтарь для принесения на него жертв, как богу, не только жизнями священников или революционеров-руководителей, но и массовыми и безответственными жертвами жизней целого народа.
Генерал говорил, что неправильна и излишняя мистификация революции. Мистификация заставляет нас думать, чувствовать и действовать так, как мы это делаем перед иконой. А перед иконой, алтарём жертвенность естественна. И не только для тех, кто молится, будь то представитель власти, революционер или кто-то ещё. Перед алтарём жертвуют все и всем.
И наконец – и тут мы приближаемся к «яблочку» той мишени, куда генерал Торрихос всегда отправлял свои отравленные стрелы: против «обожествления» понятия классовой борьбы, если она, будучи средством, неприятным инструментом для ликвидации классового неравенства, самой классовой борьбы и классовой ненависти, превращается в знамя «социальных маргиналов», движимых классовой ненавистью, а не любовью к человечеству, включающим в себя и классовую ненависть. Но не идентицифицирующим себя с ней полностью.
И когда в каких-то случаях Торрихос говорил, что он не верит в классовую борьбу, он лишь подтверждал ничего более, как свою позицию против её фетишизации. И именно поэтому слово «верить» он применяет в этом случае как наиболее адекватное.
Разумеется, он не сомневается в факте существования классовой борьбы. Ни на национальном уровне, где она идёт между олигархами и народом, и ни на интернациональном уровне – между эксплуатирующими и эксплуатируемыми странами.
Для него и антиолигархия, и антиимперилизм по сути одно и то же. Поэтому как можно сомневаться в существовании глубоких и фундаментальных основ его теоретического подхода и политической практики?
Никогда он не подвергал сомнению и эффективность классовой борьбы в качестве движителя в политике. На национальном уровне – для решения социальных вопросов, на международном – за национальный суверенитет и подлинную независимость. Порой в связи с этим он цитировал популярную присказку панамских крестьян: «Я не верю в колдунов, но то, что есть, то есть».
Знаю, что враги Торрихоса – и явные, и скрытные, и даже выдававшие себя за торрихистов – хотели бы изображать генерала как просто милого человека, не обладающего волей для того, чтобы бороться, ненавидеть кого-либо, атаковать и выигрывать. Но одно дело, что ему не нравилось испытывать чувство ненависти, и другое – ненавидеть, и довольно глубоко, врагов бедняков и врагов страны.
Я лично считаю, что он не только верил в ненависть и в классовую борьбу, но и испытывал в какой-то мере удовольствие от чувства классовой ненависти. Слово «удовольствие» здесь, пожалуй, не то. Скорее это можно назвать удовлетворением тем, что он выполняет свой долг, ненавидя врага.
