Мужчина ничего не сказал. Он понимал, что возможно женщина права. Кто захочет выслушивать, совсем постороннего человека, а тем более повести с ним время. Чтобы с ним провести хоть какое-то время, человек должен хотя бы узнать его, а то заведет в темный переулок, и кричи не поможет. Все будет как в кошмаре. Кошмарном сне наяву.
–Да. – согласился он. – Эта моя головная боль. Но что ни говори, спать то же надо. – он сделал паузу, затем улыбнулся. – Что ж, что-нибудь придумаю. – сказал он. – Пойду домой и в одиночестве усядусь за компьютер, и буду сочинять.
Нина поинтересовалась.
–Вы пишите?
На что мужчина ответил.
–Я мастер художественного слово.
–И, о чем же Вы пишите?
–Обо всем.
–А именно?
–Я пишу о политике в стране и мире.
Нина не поняла.
–Вы журналист?
–Нет. – ответил тот. – Я не журналист. – затем он пояснил. – Я просто пишу книги на оптическую ему.
–И Вы не боитесь?
–Чего?
Нина осторожно сказала.
–Все же политика?
–Нет, я не боюсь писать на эту тему. Я не пишу того, что писать не надо. – Объяснил он. – Я черпаю информацию из средств массовой информации. Например, политик что-то проболтал, я записал и вот вам тема для книги. А потом пусть скажут, что я выдумал, или что нарушил военную тайну, да они сами нарушают скажу я Вам. – затем он добавил. – Вот, телепередачи, обсуждают политику России и вместе с ней и политику других стран. Разве это правильно? Политика дело такое скажу я Вам. Кто-нибудь все равно останется недовольным, агенты предоставят компромат, и в прямом эфире скажут матку правду. Вот один известный политик, не побоялся всех обложить по полной программе, послать куда подальше. Иностранный переводчик не смог перевести его матерщину, а русские в прямом эфире говорили, что они совершенно четко могли перевести русскую брань. Вот так-то, политика! А еще культурные люди!? – «Я пишу эти строки, потому что это было на самом деле, в прямом эфире. С одним политиком России». – Чем не пища для истории?
–Эту историю, наверное, знает весь мир. – подтвердила Нина. – Его тогда на весь мир транслировали, как он в прямом эфире обложил всех матом, и извиняться за это не сподобился.
Мужчина подтвердил.
– Вот именно.
Электричка проехала станцию «Тимирязевском». Следующая Савеловский вокзал, а там и Белорусский вокзал. Вокзал памяти героев ВОВ. Вокзал памяти нашей истории, вокзал нашей победы.
Мужчина взглянув в окно, сказал.
–Скоро конечная. – в его интонации чувствовалось сожаление. Казалось, что он не хотел выходить из этого поезда. Он хотел ехать дальше и разговаривать с ней, с этой незнакомкой, которую он никогда больше не увидеть в своей жизни, а если даже и увидит, то вряд ли он подойдет к ней. Ведь он еще пока что женат, и жена его нуждается в его поддержки. Савеловский вокзал. Электричка поворачивает на белорусское направление, еще пять минут, от силы десять, и все, путешествие из аэропорта Шереметьево подойдет к концу. Расставание. Тяжелое слово, расставание. Никто не хочет с кем-либо рустоваться, но приходиться. Иногда это расставание бывает коротким, иногда длинным. Есть горькое расставание, а есть сладкое расставание. Никто не знает, как мы расстанемся с тем или иным человеком? Никто не знает грустно нам будет или нет. Незнакомцу было грустно. Он не хотел рустоваться с ней, с этой женщиной. Он хотел в эти минуты быть с ней, пригласить ее куда-нибудь, посидеть в кафе или ресторане. Но этого он сделать не мог, а незнакомка не хотела этого то же. Очевидно она понимала, что если она сейчас пойдет с ним, то им будет больно обоим. Страшное это слово, расставание. На сердце всегда тяжело. Мужчина посмотрел на женщину. – Знаете. – сказал он. – Вы чем-то напоминаете мне мою Веронику.
