Марья утерла слезы. Ее истерика улетучилась словно ее не было вовсе. Она тупо посмотрела на Лику, и сказала:
–Это жестоко.
–Жестоко? – ухмыльнулась Лика. – Может быть, жестоко. – затем она добавила. – Но лишь жестокость позволяет нам выжить. – затем она сказала. – Мы все жестоки и к другим, и к самим себе, и эта жестокость порой не дает нам сдастся.
Марья тяжело вздохнула. Ей было тяжело слушать подругу, но она понимала, что та права: нет ног, и что же? Жизнь продолжается, и сдаваться нельзя. Надо смотреть трудностям и смерти в лицо. Смеяться, когда она близко. Ведь только живя счастливо и преодолевая все трудности сосланной нам судьбой и веселясь, когда смерть близко, можно дожить до глубокой старости, а не умереть при первой трудности, не опустить свои руки, а наоборот, подняв их надо что-то делать. Делать то, что хочется. И пускай другие говорят, что этот человек изгой общество, ни на что неспособен. Надо доказать завитосердникам, что это не так. Они считают себя лучше инвалидов, издеваются над ними, а сами не могут без чьей-либо помощи вбить гвоздь. Взять в руки ручку, расписаться в документах лишь тогда, когда они будут уверенны, что им от сделки, за которую они расписываться достанется приличный куш в иностранной валюте. Но это уже уголовщина. Они смеются над инвалидами, и игнорируют их. Неважно где? В правительстве или в округе. Все одинаково. Законы для богатых, для инвалидов только выживание в этом мире. Так кто же инвалид я Вас спрашиваю? Те, кто имеют инвалидность или те, кто над инвалидами насмехаются? На этот вопрос нет однозначного ответа.
–В этих словах есть доля смысла. – согласилась Марья. – Нельзя сдаваться. – решительно заявила она. – Я докажу маме что она ошибается. Инвалиды тоже люди. Они такие же люди, как и все. Человеки а не отбросы общества. – она посмотрела на болтающийся обрубок ноги, и тяжело вздохнув, с долей иронией и усмешкой сказала. – Может и хорошо, что все так получилась. Я осталась без ног, но жива. – она тяжело вздохнула и добавила. – Моя мать ненавидит меня, призирает. «Считает, что я испортила ей ее жизнь», – затем она сказала. – но я не виновата. – оправдывала она сама себя. – Виновато правительство и общество, в котором мы живем. – затем она пояснила. – Правительства дало нам неограниченную свободу, но забыла, что за семьдесят пять лет народ привык ходить по струнке, и свобода лишь спустила неуемную их энергию с цепи. Народ хотел попробовать все, и в итоге просто погубил сам себя. Ведь свобода тоже должна иметь определенные ограничения, но правительство как-то об этом не подумала. Или подумала, и спустила на авось, как всегда. – затем она сказала. – Вот теперь за такую с позволения сказать свободу я и расплачиваюсь.
Лика заметила:
–Эта несвобода, а беспечность.
–Нет. – возразила Марья. – Эта свобода отняла у меня ноги. – затем она добавила. – Мама была права.
Лика озабоченно поинтересовалась:
–Права? В чем?
Тут Марья ответила так:
–Свобода – это слово. Слово, которое обнадеживает нас на беспечную жизнь и в то же самое время отбирает ее у нас.
Лика не поняла:
–Это как?
–Нам, молодежи дали свободу, и мы ею воспользовались. – затем она сказала. – Воспользовались неумело. Мы стали делать то, что нам всегда запрещали. За что нас наказывали, сажали в тюрьмы. Сейчас все и многое другое можно. И мы сделали это. Стали неформалами. Надеждой свободной России. – она сделав паузу, сказала. – Теперь я понимаю. Понимаю, что все это было сделано преднамеренно. Свобода нас ослепила, и большинство надежды России теперь просто ее изгои.
