Раиса Эдуардовна заметила:
– Да Вы романтик.
– Романтик – не романтик, а тишину слушать мы разучились. – затем он сказал. – Посмотрите на мир, все куда-то спешат, бояться потерять что-либо. – затем он сделал вывод. – Отсюда стресс, а стресс – это лишь одна тревога и забота, чтобы его снять. – затем он сказал. Снимая стресс стрессом, человек становится панически нестабильным, и, в конце концов, в лучшем случае, он лечится у невролога, а если нет, то в больнице. – он сделал паузу и добавил. – Согласитесь же, я прав?
Раиса Эдуардовна сразу же согласилась с Дмитрием. Она знала, что Дмитрий прав. Стресс – это самое худшее что может представить себе человек. Стресс убивает, а не вдохновляет на подвиги и покойную, безмятежную жизнь.
– Знаете, – сказала она. – Порой и, мне кажется, что я бегу и бегу по дороге жизни, не могу остановиться. Вокруг меня одни проблемы, а тиши нигде нет.
– Люди разучились слушать. – сказал Дмитрий. – Я их не обвиняю и не могу обвинить в этом. Все люди подстраиваются под быстротечности жизненного пути, а не жизнь под людей. – затем он продолжил. – В доме старухе было тихо и покойно. На улице была тишь. Я слышал пение птиц и шум ветвей деревьев. Тихо и спокойно было вокруг. Старуха Пелагея спросила:
– Тишь – это прекрасна, не правда ли?
– Да. – тихо ответил я. – Здесь покойно.
Старуха Пелагея подошла к печке и сказала:
– Я сегодня сварила пшенную кашу, будете ужинать?
– Не откажусь. – я встал со стула и подошел к печке, у которой стояла старуха Пелагея, и…
– Давайте договоримся. – перебила рассказ Дмитрия Раиса Эдуардовна, и с недовольно бросила. – Что Вы старуха и старуха, обидно, ей-богу. – затем она бросила. – Я же не говорю, что старый мужик – старик, а старуха – баба.
Приниженный Дмитрий своим невежеством, он насупился и продолжил:
…– и поинтересовался. – Вам помочь?
Пелагея посмотрела мне в глаза и сказала:
– Дрова принеси, они там, во дворе, у сарая.
– Я вышел из дома и, пройдя во двор, прошел к стоя́щему неподалеку сарай. Около двери лежали три или четыре полена дров. Я взял их и пошел обратно в дом. В какой-то миг я услышал вой из чаще лесной глубинки. Я остановился и осмотрелся вокруг. – он сделал паузу и признался. – Я вздрогнул. Мне стало жутко. Жутко не по себе. По всему телу пробежала дрожь. И вдруг я увидел в чаще лесной глубинки чьи-то алые глаза. – затем он пояснил. – Те самые глаза, которые я видел у собак, которые я видел на дороге перед тем, как я увидел ста… – затем он поправил свой оговорку и затем сказал. – Пелагею. – затем он продолжил. – Они смотрели на меня, словно изучая меня. – затем он продолжил. – Мое тело остолбенело, и я даже не мог пошевелить ни одним мускулом моего тело. – затем он продолжил. – Мы смотрели друг на друга и не шевелились. Что это было? «Это я не знаю», – затем он сказал. – Я знаю только одно, этот взгляд был жутким. – он сделал паузу и затем продолжил. – Я не знаю, сколько мы смотрели б друг на друга, если бы ни голос Пелагеи. Она позвала меня по имени: – «Дмитрий, Вы где?» – Я на секунду отвлекся от алых глаз, и когда я посмотрел в ту сторону, уже их не было. После чего я облегченно вздохнул и пошел к дому. Идя к дому, я чувствовал на себе чей-то незримый взгляд. Подойдя к дому, я спросил Пелагею, ест ли в лесу волки или какие-либо иные животные, у которых есть алые глаза.
Пелагея спросила:
