– Ты несешь какую-то хрень, ясно? Кто тебе дал право обвинять меня в том, чего на самом деле нет? Это ты, между прочим, на тренировках ничего не делаешь, а сам строишь из себя неприкосновенного идола, до которого никому не дотянуться, как ни пытайся. Возомнил о себе слишком много, Гиреев, а на деле ты ноль без палочки, и Валя нас гоняет из-за того, что ты лоботряс!
– Я-то, может, и лоботряс, – согласился Лёха. – Но я им всегда был, на протяжении всех лет, что занимаюсь плаванием. И, несмотря на это, показываю достойные результаты на соревнованиях. А ты раньше была первой на тренировках, хотя на соревнованиях выступала хуже некуда, а теперь даже тренироваться перестала. Всем уже ясно, в чем тут дело. Меньшову на тебя плевать, так что ты просто просрешь свой шанс добиться чего-нибудь.
– И как это, по-твоему, связано с сегодняшним подъемом? – Поинтересовалась Катерина, хотя сама уже знала ответ на свой вопрос. Нельзя было не признаться, что в чем-то Гиреев все-таки прав, даже если в остальном он полный придурок. Ответить он не успел.
– Кучкова! Подойди ко мне.
Катерина закатила глаза, предвкушая неприятную беседу с тренершей, внезапно возникшей у них с Лехой за спиной. Парень, почувствовав опасность, скрылся в душевой, Кэт же ничего не оставалось, кроме как повиноваться.
– Катерина, ты готова? – участливо спросила Валентина Георгиевна. На лице ее тоже отразился ранний подъем, а также все переживания, связанные с предстоящими соревнованиями. Тон у нее был дружелюбный. Кэт только не могла взять в толк, почему она только сейчас об этом спрашивает, после того, как все утро втаптывала их в грязь. Почему же она вспоминает о чувствах своих воспитанников, когда уже поздно об этом думать?
– Конечно, – покривила душой Кэт. Она вовсе не была готова плыть на соревнованиях, даже ехать туда, даже стоять сейчас на ногах так, чтобы они не дрожали и не подкашивались. Она не была уверена, что сможет выйти на старт, поскольку живот крутило с неведомой силой, все мышцы настолько пришли в тонус, что стали вялыми, и девушке было страшно. Все утро воображение подсовывало ей неприятные исходы событий, отчего волнение только усиливалось. Мозг рисовал картины, как она не может выйти на старт, потому что ноги отнялись, как падает в воду прежде, чем дан сигнал, поскольку нервы чересчур напряжены, как убегает со старта и несется в туалет, пропустив свой старт из-за рвотных позывов и кручения в животе. Но все же – она знала, что вполне способна сделать все, что в ее силах. Стоять ровно, спокойно перенести поездку, размяться и проплыть все свои дистанции так, как ждет от нее Валентина Георгиевна. – Да, я готова.
– Вот и славно.
…
В автобусе было жарко и шумно. Катерина, не найдя более подходящего занятия, разглядывала унылые пейзажи, проплывавшие мимо. Когда рассвело, они уже были за городом – далеко ли? Кто знает? Сидевший рядом с Кэт Антон Голиков уснул, как только водитель повернул ключ в зажигании. Время от времени отяжелевшая голова Антона падала на плечо Кэт, и та не знала, куда деваться от смущения. Она оглядывалась на задний ряд, чтобы убедиться – Меньшов тоже здесь, он существует, он тоже едет на соревнования, а значит, все будет в порядке, и он не спит, а старательно делает вид, что слушает какую-то бессвязную историю Гиреева. Олыбахин ухмылялся, обнажая крупные передние зубы, и то и дело начинал глупо ржать. Наконец, даже Гиреев угомонился, и когда Катерина начала проваливаться в сон, ей на мгновение показалось, что она способна простить их всех, дать им еще один шанс. Она может простить и подколы, и издевательства, и то, что они игнорировали ее столько времени.
