– Подруга попросила подменить ее! Все вышло случайно, – мой голос начинает дрожать. Становится тише. Понимаю, что вот-вот расплачусь.
Внутри все так же уживаются тревога и надежда. Они сражаются в какой-то невидимой битве, перетягивая на себя одеяло.
Каждый раз, когда оно оказывается на той или иной половине, меня швыряет из крайности в крайность: я то боюсь до ужаса, то верю в адекватность отца своего ребенка.
Кажется, вот прямо сейчас он возьмет себя в руки, успокоится и поймет, какие глупости произносит. Может быть даже… Хотя нет, это точно нет.
– Тебе самой не надоело?
Поджимаю губы. Меня замучили его постоянные подозрения.
– Сначала на свадьбу ко мне приперлась, теперь это! И я должен поверить в твои слова? Должен поверить?
В ответ не издаю ни звука. Если бы Мирон только знал, если бы только смог открыть, наконец, свои слепые глаза… Глаза, в которых я тону прямо сейчас, потому что нет возможности от них оторваться.
– Ты только посмотри на себя, – мужчина подходит совсем близко, и я чувствую его приближение своей кожей.
Сильное тело, что неумолимо движется на меня, заставляет все нутро трепетать.
Жесткий настойчивый палец ложится на мои губы. Он проходит по ним сначала несильно, а потом нажимает, беспощадно размазывая алую до безобразия помаду.
– Посмотри, – снова призывает Мирон, но уже тише, будто успокаивается от того, что делает.
Эмоцию бьют через край.
Если раньше мне удавалось хоть как-то удержать их в сосуде собственного тела, то теперь внезапно внутри взорвалась мощная химическая реакция, точно кто-то ради забавы бросил мятный ментос в колу.
Я начинаю плакать. Образ мужчины, что стоит передо мной, неумолимо утекает в реке слез.
Плач заставляет Мирона выругаться. Кажется, его раздражает мой рев.
Но я ничего не могу с собой поделать. Мне обидно и страшно и вообще… я люблю этого человека! Люблю до боли в сердце, до бабочек в животе, которые за время нашей разлуки практически умерли, но сейчас все еще цепляются за жизнь, едва шевеля крылышками.
Я давно так не плакала. Не позволяла себе. Но теперь меня накрыла настоящая истерика.
Рыдания, почуяв мою слабину, хлынули наружу откуда-то из глубин моей души.
Не знаю, сколько времени проходит прежде, чем Богданов произносит:
– Поехали. Я отвезу тебя домой.
Его голос, кажется, стал мягче. Я отчетливо слышу нотки заботы, которых минутами ранее не было и в помине.
– У у у м-меня р-работа, – запинаясь от собственного плача мычу себе под нос я.
– Этот вопрос я решу, – лаконичный, четкий ответ. И я, почему-то не сомневаюсь в том, что так и будет. Как он сказал.
Мирон открывает дверь, приглашая меня пройти вперед. Я слушаюсь.
Мы возвращаемся в рокочущий басами клуб.
В какой-то момент, бывший берет меня за руку, видимо, почуяв мое замешательство, что, на самом деле, переплелось в прочими чувствами.
Его ладонь большая теплая и немного шершавая. Такая, как я помню. Помню, как спокойно было, когда Мирон брал мою ладошку в свои руки. Казалось, что все невзгоды обойдут стороной, бояться больше нечего.
Она и сейчас, несмотря ни на что, вселяет уверенность. Даже не знаю в чем. Наверное, этот дурацкий жест оживил испепеленную надежду на счастье.
Мирон снова выводит меня на воздух. Прямо в униформе. На этот раз с главного входа.
Он распахивает передо мной дверь своего баснословно дорогого автомобиля. Я юркаю в салон.
Наверное, не стоило этого делать. Точно не стоило.
