– Ты сама ко мне пришла, и я хочу тебя, – не сказал – отрезал, никак не реагируя на мое сопротивление, и добавил с холодной усмешкой, как будто заключал на деловой встрече сделку: – Аня, сколько?
От такой наглости я не просто лишилась дара речи – я пришла в крайнюю степень обалдения, ошеломления и офигения. Наверное, потому, вместо того чтобы зарядить этому замагиченному промеж ног, позволила усадить себя на стол. Грубо впиться пальцами мне в бедра и бесцеремонно вжать меня в то самое место, в котором у Герхильдовой подделки в данный момент происходили все мыслительные процессы. Уже потом, когда ощутила боль от жадного укуса-поцелуя, меня накрыло осознание, что он собрался со мной сделать.
Здесь и сейчас? Твою ж мать!
Нужно было срочно себя спасать!
Прокатывающаяся по клубу штормовыми волнами музыка поглотит любые звуки, охранники никого отсюда не выпустят и никого сюда не пропустят. Мне на помощь.
– Какая я тебе шлюха?! Пусти… Отпусти, кому говорю! – наконец прорезался голос. А с ним и желание хорошенько долбануть урода.
Но первая же попытка ударить кулаком в будто каменную грудь, оттолкнуть его от себя подальше оказалась пресечена жестко и яростно. Мне с силой сдавили запястья, а в следующую секунду ладони под тяжестью мужских рук как будто впаяло в глянец холодной столешницы.
– Строишь из себя недотрогу? Понятно, девочка, набиваем цену, – ужалил поцелуем скулу и снова принялся терзать мои губы, выдыхая в них издевательский шепот вперемежку с пыточными поцелуями: – Ну же, детка, посиди спокойно, будь хорошей девочкой. Хорошим девочкам полагается сладкое и награда за старания.
Голос его звучал низко, хрипло, утробно, как будто вырывался из глубин темного естества. Не то одурманенный чарами, не то похотью… А может, этот Александр всегда такая сволочь и привык получать все, что хочет. Даже если это «все» его совершенно не хочет, и его (меня то бишь) от этого членистоголового, как сказала бы Даша, воротит.
Звук молнии, чиркнувшей на брюках, стал последней каплей. Меня накрыло паникой, обидой, злостью. Грудь знакомо заныла от пробуждающегося внутри холода. А от ледяного крошева, рассыпа́вшегося под кожей, блеклым свечением пробивавшегося сквозь поры, заныла каждая моя клетка. Снежный ком в том месте, где отчаянно колотилось сердце, разрастался, готовый крушить и сметать все на своем пути.
Вот и этого фальшивого тоже смело, от меня подальше. К тонкой фанерке, на которой и распластало подобно Витрувианскому человеку, надежно приковав ледяными кандалами к хлипкой стенке. Пунцового, с приспущенными штанами.
Н-да, опупеть какой мачо.
– Что за х… – матерное слово приглушил намордник изо льда.
Сейчас в этом человеке, испуганно выпучившем глаза, дергающемся, как муха, запутавшаяся в паутине, не было ничего от моего любимого мужчины.
Штора тоже конвульсивно дернулась, отъезжая в сторону, и в комнату, привлеченные шумом, ворвались секьюрити. Да так и застыли с раскрытыми ртами, глядя на расползающиеся по стене ледяные наросты, змеящиеся от раскинутых рук и ног лжедракона. А я меж тем, не теряя времени, просочилась в щель между «шкафом» номер один и «шкафом» под номером два и припустила по забрызганному огнями коридору, отчаянно надеясь, что из состояния шока охранники выйдут не скоро. А когда выйдут, направят все усилия, чтобы отодрать от стены Александра Хреновича, и не станут ловить подморозившую его девчонку.
