— Да, я слушаю?
— Это я. У меня сменились планы. Я не смогу.
С той стороны трубки тихий вздох. Да, мой хороший, мне тоже ужасно плохо, что не получается. Мне нужна была эта пара часов, где были бы на одной встрече моя рука, моя плеть и твоя широкая спина, готовая принять мой гнев. И твои глаза, верно глядящие на меня снизу вверх. И все то другое, что ты уже умеешь и что можешь мне дать.
Боже, как мне это нужно сейчас...
— Жаль. Но во вторник все в силе?
— Да, все по расписанию.
— Что ж, я дождусь.
Я сбрасываю вызов, стираю номер телефона, как и собиралась. Номер засвечен, Проша уже сегодня уничтожит симку и скажет мне новый номер только во вторник, когда таки состоится наша с ним встреча. Или сам позвонит уже на мой номер. Таковы наши с ним правила. Больше всего на свете мы заботимся о его конфиденциальности. Она стоит во главе. При его положении — огласка его увлечений разрушит его репутацию. Это недопустимо.
Потому он и выбрал меня когда-то в качестве мастера — правила моих клиентов были для меня на уровне законов. Я их никогда не нарушаю.
Уж я-то знаю, насколько это неприятно, когда твои границы нарушают…
Я возвращаю телефон Смалькову, откидываюсь на спинку сиденья и смотрю в боковое стекло
В такси тихо. Очень тихо.
Смальков только что надиктовал водиле мой адрес, водила присвистнул — ехать реально далеко, но присвистнул он скорее от восторга — ибо сумма ему светит очень приличная.
— Вы не волнуйтесь, если что, Ирина, дорогу я оплачу, — тоном подлинного джентельмена замечает Геннадий Андреевич. Он звучит неожиданно трезво. Я думала, все их мудацкое трио пьяное в лохмотья.
— Я не волнуюсь, — негромко откликаюсь я. Это не было ничем страшным — заплатить за себя в такси. И когда доедем — я все оплачу сама, потому что не нужны мне никакие одолжения от друзей Антона Верещагина.
Вообще Смальков — самый взрослый в тройке учредителей. И пока наглый и напористый Антон вместе с Игнатом, с которым они два сапога пара, давит конкурентов и захватывает рынок, Смальков — вдумчиво и обстоятельно выстраивает внутреннюю политику нашей конторы.
Он — коренастый, светловолосый, сероглазый, коротко стриженный. Смотрится матерым волком на фоне двух своих партнеров — этаких двух молодых альф. Но все равно они — друзья, это все знают. Вместе охотятся, вместе отдыхают (читай — бухают), вместе ходят по бабам, ходят слухи, одну — даже на троих на какой-то пьянке поделили.
— Вы извините, что я сразу не объяснил вам про машину, — вздыхает тем временем Геннадий Андреевич, — если честно, не нашел нужных слов. Остановить Антона не получилось, он совершенно слетел с катушек. Я вызвал тогда такси сам, решил, что лучше вас забрать оттуда, а то совершенно непонятно, что сможет вернуть Антона в русло. Его волновали только вы, и он совсем никак не переключался!
— Больно мне надо его волновать, — тихо откликаюсь я, — после всего того, что он устроил — меня волнует только одно, как скоро появятся в газетах его некрологи и какое алиби мне надо иметь на день его убийства.
Черный юмор — наше все. Выручает даже в очень неприятной ситуации. Даже, когда ты внешне спокойна — а все внутренности скручивает от отвращения к той грязи, в которую тебя окунули.
Верещагина волновала я.
Еще два часа назад я бы наверняка ощутила приятное копошение внизу живота от этого откровения. Нет, правда — было бы приятно. Тогда!
