Мой плохой босс - страница 18
— Ну и? Что в этом сверхъестественного? — переспрашиваю я.
— А ну как не подпишет? — настырно интересуется Геннадий Андреевич. — Он настроен сейчас очень плохо. Думаю, не откажется починить вам препоны. Может, вам стоит быть как-то… Поделикатнее?
— Мне? — повторяю я остолбенело. — Поделикатнее?
Конечно, кому ж еще, да? Я ж должна все простить и броситься Антончику на шею. Рыдая и раскаиваясь.
Ага, сейчас! Вы разбежались, сэр, притормозите вашего коня!
— Ну, хоть чуточку? — кажется, это Смальков произносит, уже поняв, кому и что он предложил.
— О да, — я улыбаюсь хищно и опасно, — я буду поделикатнее. Буду сама деликатность, Геннадий Андреевич.
Смальков смотрит на меня искоса, явно ощущая какой-то подвох в моем голосе. Но понять, в чем именно он заключается — даже такому умному мужику, как Геннадий Андреевич, просто не будет.
А вы поверили, что я действительно готова прогибаться под ублюдка? Ну, это вы зря!
Но встречу в понедельник по поводу моего увольнения я уже хочу. Поскорее!
В конце концов, два года я старалась быть перед Антоном Верещагиным кем-то иным, не самой собой, не доминанткой.
И пришла пора ему с ней познакомиться. Со мной познакомиться!
И лучше бы ему подписать моё заявление.
Лучше для него, конечно!
7. Глава 7. Антон
— Геныч — мудила, скажи же, — тянет Игнат, глядя, как я опускаю телефон и смотрю вперед невидящими глазами.
Мы стоим на парковке, по-прежнему, наблюдаем, как потихонечку рассасываются по домам наши сотрудники. Завтра им просыпаться и лечить похмелье. Жаль, что мое “похмелье” не отпустит меня так скоро...
Мудила — слишком слабо сказано. Смальков — кое-кто похуже!
Впрочем, оно и понятно, что на войне все средства хороши, и пока я играл плохого копа, Геныч отыграл хорошего, и вот пожалуйста — Хмельницкая прыгнула в одну машину с ним.
“Сколько времени ты будешь еще трепать Ирине нервы?”
Надо же, какой благородный. Просто Паладин Ордена Праведности и Непорочности, только сияющих доспехов не хватает, а нимб — он у Геныча уже имеется. Сам себе нарисовал!
Пыль в глаза пускает он прекрасно.
Не один я оценил задницу Хмельницкой. Оценил её и Смальков. И оценил, и подсуетился, выхватив эту стервозину прямо у меня из-под носа.
Я ведь её бы додавил.
Я прекрасно представляю, насколько просто сейчас развести Ирину на секс. Особенно если Геныч продолжит играть рыцаря, подставит грудь для рыданий и вот это все.
И уже сегодня он её завалит. Она раздвинет свои ноги перед ним.
В глазах все плывет.
Я слишком хорошо помню те ноги — длинные, красивые ноги в темных чулках…
Бля!
Я его урою…
А её…
А её — поимею все равно. Она будет вертеться на моем члене, пока я сам не позволю ей с него слезть.
И за то, что сегодня она даст Смалькову — я с неё тоже спрошу. Нехрен. После всего… После того, как она сама терлась об меня своими чертовыми сиськами, после того, как швырнула на колени меня — я не спущу ей вообще ничего. Геныч переспит с ней разик, но лезть принципиально мне наперекор он не будет.
Из-за бабы этот хрен порушит партнерство? Ой, не смешите. Даже я в ту его херню, что он нес по телефону, не поверил. Все было сказано для красного словца, для пыли в глаза Хмельницкой, ни для чего больше.
Я знаю Геныча четыре года. Он мог и поубедительней.
И все равно бесит.
Это моя территория и моя бухгалтерша. Об меня она терлась сиськами. Мне её и трахать.
— Нет, все-таки ты тоже дебил, Тоха, — замечает Игнат, уткнувшись в телефон, — что тебе вообще не понравилось? Шикарная же сучка. Я бы отодрал.