— Потому что любила больше жизни. Я понимаю, для Вас это может быть и не причина, но я влюбилась в него с первого взгляда, только увидев, поняла, что хочу прожить с ним до конца своих дней, заботиться, поддерживать, просто быть рядом с ним. Я бы и дальше терпела, но, когда просыпаешься после борьбы за жизнь и видишь в глазах любимого только ненависть и презрение, понимаешь, что боль от безответной любви рано или поздно пройдёт, а если повезёт, то снова влюбишься, и на этот раз она будет взаимной. Жизнь сама по себе одна, и она ценней всего на этом свете.
— Простите меня за мой некорректный вопрос, я не хотел причинять Вам боль, а тем более, чтобы Вы плакали, — поклонившись, попросил прощения Самуил.
Плакать? Механически провела рукой по щеке — мокрая. Когда я начала плакать? Стыд-то какой. Что они обо мне подумают? Быстро вытерла слезы.
— Вы ни в чем не виноваты. Это я ещё не полностью оправилась от случившегося. Прошу простить меня за эту некрасивую сцену.
— Он идиот, раз променял такую прелестную девушку, на такую, как Алеся. Если Вы не против, то я хотел бы стать Вашим другом, — с вопросительной интонацией предложил Самуил.
Принимать его предложение не хотелось. Есть в нём что-то, что отталкивающее человека, да и интуиция говорит держаться на расстоянии от него. От обязанности отвечать спас силуэт, появившийся за его спиной.
— Что ты здесь делаешь? — грубее, чем хотелось, спросила у него.
Грубить ему и в мыслях не было. Просто когда я его вижу, неконтролируемая злость поднимается внутри меня.
Все сразу посмотрели на дверь.
— Принёс документы, — спокойно ответил он.
— Прошу меня извинить, но, как видите, продолжить разговор никак не могу, — слегка склонив голову, сказала им.
— Вам не за что извиняться. Ещё раз прошу принять наши искренние извинения по поводу поступка Алеси.
— Давайте больше не вспоминать об этом, — улыбнувшись, ответила ему. — Хорошего пути, — пожелала им.
— Спасибо, — поблагодарил меня Лаврентий и вышел, а за ним и Самуил, но прежде, чем уйти, он что-то шепнул на ухо Мелентину, от чего он вздрогнул.
Я многое бы отдала, чтобы узнать, что он такое сказал ему.
— Давайте документы, подпишу, — прямо у порога сказала Мелентину.
— И ты не пригласишь меня в дом? — вопросительно приподняв бровь, спросил он.
— Ты ни разу не изъявил желание посетить мой дом, когда мы были женаты, а теперь тем более тебе здесь делать нечего. Давай планшет, — протягивая руку, потребовала у него.
— Нет, — твёрдо ответил он. — Пока ты не угостишь меня чаем и мы не поговорим, не видать тебе планшета, — и сказано это было так, что и дураку было понятно — от своего не отступит.
— Я пожалуюсь в ЗИБ.
— Верю. Только что ты им скажешь? На что пожалуешься? Я ведь не против предоставить тебе документы, просто хочу поговорить.
От злости меня начало трясти. А ведь прав, я не могу тревожить ЗИБ по такому вопросу.
— Дочка, выслушай его. Думаю, он не стал бы просить об этом, если бы у него было что сказать, — приобнимая меня, сказал отец, даря при этом свою защиту и спокойствие.
— Только ради тебя, — обнимая его за талию в ответ, сказала ему.
И сразу почувствовала, как злость отходит, а на его место приходит спокойствие.
Так, не разрывая объятий, мы направились в гостиную. Сели на прежние места. Дала системе приказ прислать робота с чаем. До его прихода никто не проронил ни слова.
