– Мистер Харрис!
– Да, сэр.
– Сравнения бывают нелицеприятны, но прошу меня простить: одно напрашивается само собой.
– Да, сэр.
– В чистописании ваши подопечные заметно отстают от городского контингента. Почерк весьма неуверенный, неровный. Замечу также, что дети производят впечатление неразвитых и заторможенных. Мне неприятно излагать это в столь прямолинейных выражениях, но по сути… э-э-э… на них, очевидно, лежит отпечаток пресловутой тупости сельских жителей. Чем вы можете это объяснить?
Бедный Старый Харрис! При всей своей слабости к спиртному и неспособности к должному исполнению своих обязанностей он отличался добрым сердцем и человеческим отношением к детям. Понимая и любя своих учеников, он никогда не допускал оскорбительных выпадов. Но случилось так, что перед инспекторской проверкой, дабы собраться с духом, он опрокинул не одну рюмочку, а две, если не три: они-то и лишили его обычной рассудительности, которая подсказывала ему, когда следует придержать язык.
– Сэррр, могу объяснить и охотно это сделаю. Вы гляньте на каждого из этих деток. Каждый из них, вплоть до этой вот крохотулечки, – он указал пальцем на пятилетнюю девчушку, – вынужден доить коров и трудиться по хозяйству до и после уроков, а кроме того, отмахивать в среднем по две мили пешком до школы и обратно в эту адскую жару. Большинство ребятишек постарше доят в среднем по четырнадцать коров в день, утром и вечером. Попробуйте-ка, господин хороший, выдержать хотя бы недельку-другую в таких условиях, а потом проверьте: не дрожит ли, не болит ли у вас рука и легко ли вам пишется. Проверьте, не сонный ли будет у вас видок. Какая, к дьяволу, тупость сельских жителей?! Попробуйте сами корячиться с утра до ночи на жаре и в пыли, причем за сущие гроши, – вряд ли вам достанет сил полировать ногти, читать научные обозрения и шикарно выглядеть. – С этими словами он скинул сюртук и принял бойцовскую стойку перед проверяющим.
Инспектор с содроганием отшатнулся.
– Мистер Харрис, вы забываетесь!
Тут они оба вылетели из класса. Что происходило в коридоре, мы так и не узнали. Эта история не получила продолжения, если не считать путаных рассказов, которые ученики принесли домой после уроков.
– Сибилла, чем ты занимаешься? Мать где?
– Я белье глажу. Мама в курятнике – цыплят обихаживает. А тебе зачем?
Ко мне обращался отец. Время – два часа пополудни. Термометр в тени веранды показывал 105 градусов по Фаренгейту[9].
– Вижу, как по равнине Блэкшоу едет. Зови мать. Тащи путы, у меня «собачья нога» приготовлена. Шевелись, попробуем еще раз коров поднять. Вот бедолаги: можно ведь просто тюкнуть каждую по голове, но вдруг завтра дождь будет? Не вечно же такая засуха продлится.
Я позвала маму, сбегала за путами и взялась за дело, надвинув пониже на лоб панаму, чтобы защитить глаза от пыли, которая слепящими облаками летела с запада. «Собачья нога», которую упомянул отец, представляла собой три соединенных в стойку шеста длиной в восемь-десять футов. Это отцовское изобретение помогало нам поднимать залежавшихся коров. Четвертый шест, более длинный, служил подъемником: на одном конце закрепляли пару пут, предварительно обмотав ремнями коровью грудину и тазовые кости. На другой конец мы налегали всей своей тяжестью, пока один мужчина поднимал корову за хвост, а другой – за рога. Молодые коровы упрямились, с ними приходилось повозиться, а бывалые сами старались встать – с ними было куда проще. Единственное, что требовало сноровки, – это быстро отдернуть подъемник, покамест корова не начала двигаться, а иначе из-за пут она падала снова.
