Моя любимая Гиперборея. Бореи – наши предки? - страница 25
Ещё отбираются группы учёных, которым предстоит поселиться в подземных выработках, откуда мы добывали нужные нам ископаемые. Выработки эти должны быть приспособлены для пребывания в них не только людей, но и животных, растений и птиц. На неопределённое время. Возможно, на века. Если кто-то захочет оказаться в этой группе, остающихся, а также тех, кто будет выработки обустраивать для длительного проживания, я их также внесу в список.
И ещё. Если у кого-то имеются мнения и, тем более, предложения, как найти выходы из всех наших сложностей, прошу либо прямо сейчас их огласить, либо потом подойти ко мне. Новое совещание мы можем собрать в любое мгновение – мы все на месте и будем готовы выслушать каждого. Возможно, удастся найти решение общими силами.
Все пока молчали, даже не было желающих записаться в какие-то из отрядов. Каждый хотел подумать.
Подобные совещания проводились во всех отделах и руководители говорили примерно такие же слова. А слушатели становились всё более угрюмыми и молчали. И прерывали свои занятия, чтобы обдумать услышанное и что-то решить.
Жизнь предстояло изменить настолько основательно, что бореи – как народ и каждый из народа – тоже должны были измениться до такой неузнаваемости, что для самих себя окажутся незнакомцами.
В научном отделе уже в сотый раз проверяли расчёты Тулла и очень жалели, что не удалось найти в этих расчётах ошибки. И получалось, что лучший из математиков прав и им предстоит тяжелейший период жизни, из которого вряд ли все выйдут живыми. Хотя обычное время жизни для бореев составляло около девяти сотен лет, плюс-минус век-два, предстоящее грозило этот срок существенно укоротить.
Лар на совещании ограничился несколькими словами, кратко вводившими всех в состояние дел, правда, не упустил сообщить о создании армий и специальных отрядов, но и только. В его отделе были учёные, занимавшиеся состоянием отношений как внутри страны, так и отношениями с иными странами и отношениями как внутри этих стран, так и их отношениями с соседями ближними и дальними. Этим людям незачем было растолковывать очевидное и предлагать найти выход из положения. Они и так этим постоянно занимались все сотни лет существования отдела.
Называть их дипломатами было бы преувеличением, скорее, это была политика в чистом виде, но кадры дипломатов набирались именно из их отдела.
Зато Яр, благо время перевалило за ту черту, до которой он продолжал спать на ходу, и он обрёл полную ясность ума, начал то задавать короткие вопросы, то высказывать мысли вслух.
– Если некоторой части учёных предстоит остаться, то не следовало ли бы продумать систему связи с ними? Ведь неизвестно, куда нас занесёт. Пробьёмся ли мы к ним мысленно, если окажемся уж очень далеко? А самое главное, если потеряем способности сами?
– Так мы ведь можем прилететь сюда и поговорить с более близкого расстояния.
– Сотню-другую прилетать сможем. А позже? Что-то я не уверен в этом. До наук ли нам будет? И до производств будет ли?
– То есть?
– Мы можем потерять наши лёты. Повредить их. И на чём мы тогда прилетим?
– Как это потерять?
– Способов много. Пока сделай такой допуск. И, кстати, ни разу они не летали в условиях сильных холодов. Я вот не уверен, что и смогут.
Народ растерялся. Яр был прав. При создании лётов об этом никто не думал: постоянное тепло отучило их учитывать другие условия.