– Ну? – на пороге в одних только джинсах стоял взъерошенный, сонно моргающий альфа по имени Вэл.
Известный на весь колледж альфа. Мощный, жилистый, кареглазый шатен. Бронзовый призер городского турнира по легкой атлетике, гроссмейстер по шахматам, популярный старшекурсник, возглавляющий списки «гордость колледжа» и «лучший студент семестра», губитель девичьих сердец…
Он стоял на расстоянии вытянутой руки, вальяжно прислонившись к дверному косяку, выставив на обозрение рельефные плечи, подкаченную грудную клетку и кубики пресса. Я невольно втянула носом воздух, уловив некую горчинку, а вместе с ней и запах уверенности, твердости и внутренней силы.
– И как тебе? – нагло поинтересовался Вэл, видя моё замешательство, а затем одним, не терпящим возражений захватом притянул меня к себе, заставив уткнуться носом в свою шею. – Что чувствуешь?
– Чабрец, кажется, – прерывисто выдохнула я, совершенно обалдев от его напора. Стоя в дверном проеме, я продолжила говорить туда же, в шею альфы, – Чуть-чуть шалфея. И легкая горечь. Не пойму, что это.
– Может, полынь? А может слезы брошенных мною наивных малышек, вроде тебя.
Последняя фраза подействовала как удар хлыста, и я резко отпрянула. Оказывается, меня уже никто и не держал. Оттого я невероятно смутилась, а следом – разозлилась на него, на себя, на свою одорантскую суть.
– Мне нужен Алексис, – я вызывающе вздернула подбородок, стараясь смотреть альфе исключительно в глаза.
– Зачем?
– Об этом я скажу ему лично, – продолжала я гнуть свою линию.
– Слушаю, – ноздри Вэла красноречиво трепетали, и мне оставалось лишь надеяться на хорошо разрекламированные качества моего блокатора запаха.
Не хватало ещё, чтобы этот пижон растрепал на весь колледж о моём половом статусе. Считается, что обычный возраст для начала интимной жизни – около пятнадцати лет, когда подростки вступают в пубертатный период и пробуют свои новые возможности. Ведь именно в это время наше обоняние становится намного более чутким, начинаются непроизвольные выбросы ферромонов под влиянием сильных эмоций и… и происходят другие гормональные изменения. Точнее так считают все, кроме моего отца.
Что касается меня, то в пятнадцать я была погружена в совершенно иные переживания. Скорбь утраты любимой матери не давала засматриваться на мальчиков. А позже мой отец увлекся тотальным контролем. И вот результат. Для папы – гордость, для меня – позорище. Да, именно так, теперь это позорно. Те времена, когда девушки берегли себя для истинной пары, прошли вместе с молодостью Шинтера Шу. Теперь все иначе. Но как донести такое до отца? Да и как побороть саму себя ?
Я тряхнула головой, переваривая мысль о том, что кто-то крайне неудачно меня разыграл, отправив к Вэлу.
– Я ищу Алексиса, мне сегодня продиктовали этот адрес. Очевидно, произошло недоразумение, – я представила, как истинный Алексис ржет надо мной где-нибудь в кругу себе подобных ублюдков и не сдержала рвущееся наружу: – Блядь.
– О как! – надменная ухмылка сползла с лица Вэла, уступив некоему подобию удивления. – Значит, это ты меня сегодня в такую рань разбудила? Впредь на часы смотри, когда кому-то звонить собираешься.
– Так одиннадцать было… Я не совсем понимаю. Ты же – Вэл.
– Алексис Вэллингтон, очень приятно, – он снова схватил меня, рывком втянул в квартиру и захлопнул дверь, щелкнув замком. – Располагайся, сейчас покажу тебе свою маржу.
