Лицо чужое, фигура незнакомая. Смех ее и шутки ее. Попробуй не двинуться рассудком.
Она долго ворочается, я то и дело просыпаюсь, реагируя на каждый звук. Не могу расслабиться на новом месте. Зато утром мы дрыхнем до одиннадцати, я подрываюсь около восьми от вибрации телефона — Ника заволновалась. Три раза сбрасываю ее настырные вызовы, затем отправляю девушку в черный список и снова отключаюсь.
Когда я открываю глаза в следующий раз, в комнате уже совсем светло, пахнет кофе и чем-то печеным.
- Все нормально? - спрашиваю, заглянув на кухню. Рита в домашних шортах и майке суетится у плиты. Услышав мой голос, вздрагивает, ее рука дергается, касается раскаленной сковородки, девушка вскрикивает и отдергивает ладонь.
- Блин! Блин! - пищит, прыгая на одной ноге, схватившись за палец. Включаю холодную воду, она подставляет под ледяной поток воды пострадавшую часть тела. Часто дышит: - Все, легчает.
- Ты осторожнее, ладно? Повариха, блин, - смотрю на нее с подозрением.
- Да случайно обожглась. Все хорошо, родители на работе. Умывайся и приходи завтракать.
- Спасателей не вызывать? - киваю на ее покрасневший палец. Смеется сквозь слезы и отрицательно мотает головой.
***
Блинчики, конечно, удались, но как полноценный завтрак их расценивать сложно. Я бы съел что-нибудь существеннее, но неудобно переводить чужие продукты, тем более никто не предлагает. В животе пустота. Поглядываю на бутерброды с какой-то зеленой фигней и огурцами.
- Авокадо, очень вкусно, - сообщает она. - И полезно. Не любишь?
Ее палец по-прежнему в стакане с водой и льдом.
- Надо будет вытащить, - говорю ей. - Перетерпеть немного и станет хорошо. А то год будешь ходишь вот так, с чашечкой.
- У меня сложно с «перетерпеть» из-за последней операции, - она снова касается груди. - Раньше такого не было, а вот после этой... какая-то ерунда началась. Болевой порог сдвинулся, я даже брови не могу щипать, слезы градом. И страх появляется, но если медленно дышать, то проходит.
- Видимо, ты настолько задолбала свой организм, что он больше не в состоянии выносить страдания. Сигнализирует тебе, как умеет. Ладно, лицо, но с сиськами-то что не так было?
- Сам-то смотришь. Неужели не нравится?
- Ради этого? Чтобы мужики пялились? - приподнимаю брови. Она вздрагивает, и на мгновение я читаю на ее хорошеньком личике брезгливое выражение, не иначе кого-то вспомнила. Интересно, кого?
- Когда это озвучиваешь ты, становится как-то совсем не очень. В нашем веке все увеличивают грудь, это стандартная операция, - бросает в меня заученную фразу.
- Руку вытащи из стакана, ожога нет.
Она повинуется, но затем снова прячет палец под водой, извинительно пожимает плечами.
- Еще две минутки.
Не успеваем мы доесть блины, как мой сотовый начинает вибрировать на столе.
- Выспался? - спрашивает Тодоров, едва я принимаю вызов. По тону ясно, что не за мое здоровье переживает. По привычке подбираюсь при звуке голоса начальства.
- Да, вполне. Есть работа?
- Надо бы приехать часам к трем, ночью может пригодиться твоя поддержка.
- К трем буду.
- Хорошо.
Откладываю телефон и смотрю на Ритку - долго, не меньше минуты. Она приподнимает брови, спрашивая кивком: чего надо? Потом решает, что мы играем в гляделки, и силится не моргать. Живая, в чем-то непосредственная, но при этом совсем не такая, какой я ее запомнил. Пусть мне нещадно доставалось от Ленёва за малейший косой взгляд, но я уходил на улицу и расслаблялся в кругу друзей и знакомых. Для нее же улица превратилась в бесконечную аллею позора и агрессивного любопытства. Мне всегда было жаль эту девушку, и почему-то сейчас, когда вроде бы у нее, наконец, все наладилось, это чувство усилилось.
