Но вышло только хуже. Её неловкость и зажатость за столом ещё больше бросались в глаза. Она кое-как орудовала вилкой, тяжелой, серебряной, неуклюже держа её левой рукой, а ножом и вовсе не пользовалась. Просто зажала его в руке, видимо, повторив за Ромкой и его матерью.
– Оля, – иронично произнесла мать, – если не умеете, ешьте как привыкли.
Ромка бросил в мать короткий, но выразительный взгляд.
– Да, конечно, Оль, ты ешь как удобнее, – как можно дружелюбнее улыбнулся он. И тут же сам убрал нож, а вилку переложил в правую.
Мать на этот его маленький протест только хмыкнула. Оля же больше не притронулась к еде.
После того, как мать подала горячее, от наблюдений перешла к открытому наступлению. Нет, со стороны это выглядело как обычная светская беседа, но Ромка знал: мать не просто расспрашивает Олю о ее взглядах, интересах, семье – она показывает ему, как сильно его девочка до него «не дотягивает». Даже это её нарочитое «вы» лишь подчеркивало пренебрежение и сарказм.
Ромка даже не утерпел.
– Называй Олю на «ты».
Мать повела плечом, мол, да пожалуйста, и продолжила “знакомиться”. Каждый её вопрос был как скрытый капкан, и вряд ли Оля это понимала, отвечая правдиво и бесхитростно.
– Значит, ты любишь шить и вязать? Ну, молодец. Мастерица. Ну а что-то ещё тебя увлекает? Книги, искусство, коллекционирование… политика, – мать издала смешок. – Или ты готова о вязанье рассуждать часами?
Оля покраснела и замолкла. Потом промолвила, глядя в тарелку.
– Я люблю читать.
– О, это обнадеживает. Проза? Поэзия?
– Мама, – обратился к ней Ромка, хмурясь.
– Мне действительно интересны литературные вкусы нашей гостьи. Оля, а какие книги вам нравятся? Прошу прощения, тебе.
Она долго молчала, стеснялась говорить, но мать смотрела на неё выжидательно.
– Анжелика, – наконец промолвила Оля.
– О, я тоже читал, – подхватил Ромка, не зная уже, как сгладить обстановку.
– В десять лет, – добавила мать. – Или в девять? Анекдот вдруг вспомнился. Парень собирается на день рождения к девушке и советуется с её подругой, что подарить. Спрашивает: «Может, книгу?». А подруга отговаривает: «Нет, ты что! Книга у нее уже есть».
Ромка красноречиво посмотрел на неё, но она была неумолима:
– Оля, а ты решила, что будешь делать после школы?
– Поступать буду. В пединститут.
– В наш?
Оля кивнула.
– Ты именно хочешь стать учителем или собираешься в пед, потому что здесь нет других институтов?
Оля пожала плечами.
– Мам, – пресёк очередной вопрос Ромка, – ты Олю уже совершенно затерроризировала. Дай человеку поесть спокойно.
– Прошу прощения, – насмешливо улыбнулась мать.
Не обед получился, а пытка какая-то. Ромке и жалко было Олю, и стыдно перед ней. Он вообще ненавидел, когда мать вот так завуалированно кого-то принижала и высмеивала. Даже когда этот «кто-то» был какой-нибудь её проштрафившийся подчиненный. А уж из-за Оли он буквально кипел внутри, негодуя.
Только вдвоем им было хорошо. После этого ужасного обеда Ромка пошел провожать Олю, но, как-то не сговариваясь, оба свернули в парк.
Сейчас, в октябре, там было чрезвычайно красиво. По обеим сторонам дорожки стеной тянулись деревья и кустарники, окрашенные позолотой и багрянцем. А саму дорожку устилали густым ковром опавшие листья. И пахло здесь пряной свежестью, от которой слегка кружилась голова.
Ромка с Олей брели, держась за руки. И представление, устроенное его матерью, стало вдруг казаться далеким и совершенно не значимым. Ерундой и мелочью. А вот то, что есть у них двоих – это действительно важное и нерушимое.
