– Ну давай: в одной черной-черной стране, в черном-черном городе…
Надо в нужном месте неожиданно крикнуть, чтобы сестры завизжали от ужаса и разбудили храпящего деда, – в этом и была задумка. Дед после этого давал всем нагоняя, и потом все засыпали.
Утром родители собрались и разъехались по своим городам, оставив нас на три месяца в нашем детском раю – в этом волшебном деревенском доме, в котором было несколько зачарованных помещений: чулан, чердак и подпол. Там можно было найти все что угодно: старинные инструменты, книжки, лыжные ботинки, посуду. У деда в подполе стояла бутылочка наливки, поэтому бабка запрещала туда ему залазить. Как только бабушка ушла за хлебом, он засиял, полез туда и предупредил:
– Так, бабке только не говорите, что я лазил в подпол, понятно?
– Понятно!
Когда вернулась наша бабушка, он спросила:
– Ну, как у нас дела, чем вы занимались с дедом?
Наши сестренки хором ответили!
– У нас все хорошо, мы весь день играем, а дед в подпол не лазил!
В ответ бабушка так сверкнула глазами, что дед быстро вышел во двор, «от греха подальше», как он обычно говаривал.
После этого мы начинали завтракать. Но Леночка с Валеркой отказывались доедать кашу, тогда дед доставал из тумбочки свои фронтовые медали и объявлял, что тот, кто доест первым – получит медаль. Выиграл Олежик, но, слава богу, медалей хватило на нас всех.
– Теперь можно пойти на улицу?
– А кто будет мыть тарелки? – поинтересовалась бабушка.
– Отстань ты от них Христа ради, а то вообще к тебе больше не приедут! Идите играйте во двор! – скомандовал дед, и мы молниеностно сбежали, чтобы не участвовать в опасной дискуссии.
Никаких других игр, кроме игры в войну, я не признавал, а мой брат любил играть в машинки. Может быть, потому, что его отец, дядя Слава, был начальником на автозаводе и у них у самих была своя машина. А может быть, и потому, что не понимал главного: единственная достойная уважения мужская профессия – это Родину защищать, как говорили в любимом кино. В машинки можно поиграть и дома, а на улице мы все-таки начали в войнушку.
Ни на какую другую роль, кроме командира, я был не согласен и имел для этого веские основания. Во-первых, у меня были настоящие полевая сумка, кобура от пистолета, портупея и пилотка; во-вторых, я был чуточку старше всех; а в-третьих и в-главных – я семь лет прожил на настоящей государственной границе, и мои отец с дедом были командирами. Итак, брат был моим солдатом, а сестры – на то они и сестры – медсестрами. Народу было маловато, да и врагов не было, поэтому эта игра быстро им всем надоела и все захотели ее прекратить. Тогда я сильно разозлился и по законам военного времени решил расстрелять всех как трусов, дезертиров и предателей.
«Расстрелянные» попали в лучший мир и радостно убежали играть в вышибалы.
Сестер я отпустил сразу, а Олежику пришлось помучиться:
– Кто же так умирает? Давай как взаправду!
– Ну я же упал как на самом деле!
– А почему ногами не дрыгал? Что, не видел в кино, как надо? Вставай, еще раз попробуем!
– Ну ладно!
– Бах! Ну вот, теперь похоже! Можешь идти!
В этот момент на крыльцо вышел дед и, увидев меня, обвешанного с ног до головы воинской амуницией, засмеялся и сказал:
– Ну ты прямо вылитый Кирилл!
– Какой Кирилл? – обиделся я. – Это поп, что ли, с нашей улицы, к которому бабушка на похороны ходила?
– Да не поп, – засмеялся дед, – командир у меня был во время войны, грек Кирилл. Вечно обвешается с ног до головы оружием, как новогодняя елка, и ходит бренчит!
