– Если я вытерпел широкий ремень и не заплакал, то тоненький мне не страшен.
Отец улыбнулся, задумался и нараспев ответил:
– Эх ты, молодо-зелено! Тоненьким ремешком в сто раз больнее!
В этот день я постиг сразу несколько истин: 1) доброе дело не всегда вознаграждается добром; 2) наказание не всегда справедливо; 3) боль от ремня не пропорциональна его ширине. Это был урок физики и метафизики вместе.
Про русских и немцев уже понятно – это «наши» и «враги». Наши говорят немцам «Хенде хох!», берут в плен и кормят солдатской кашей. Немцы расстреливают, даже если ты поднял руки, – поэтому сдаваться вообще нет смысла. Но, оказывается, кроме русских и немцев, в мире есть еще и буряты! Я знал это слово, но смысл его вдруг понял только сейчас, встретив на улице двух луноликих парней. Я встал перед ними и, глядя им в глаза, спросил: «Вы – буряты?» Они посмотрели почему-то друг на друга – видимо, чтоб еще раз убедиться, и хором кивнули в знак согласия. Я развернулся кругом и, как Архимед с криком «Эврика!», побежал по улице, истошно крича: «Они – буряты!!! Буряты! Они – буря-я-я-я-яты-ы-ы!!!»
На крик выскочила мама, всплеснула руками и, в ужасе затыкая мне рот, шептала: «Замолчи, так же нельзя! Замолчи!» Я задыхался и не мог успокоиться: «Что нельзя? Они же буряты! А мы – русские! Правильно?» Мама схватила меня в охапку и утащила домой. Она была как всегда далека от теории этноса и вопросов национального самосознания, а я в тот момент невероятно приблизился к пониманию предмета социальной антропологии. Именно этот случай, а не стрельба из пистолета за домом стал начальным шагом на моем пути к будущей профессии – профессии этнографа. Тогда я не мог еще об этом догадываться, но уже понял, что кроме «врагов» и «своих», то есть русских и немцев, мир полон разнообразных форм жизни. Кроме бурят, например, есть еще их разновидность – монголы. Они иногда приезжают к отцу ночью пить водку на кухне. Буряты с монголами почти не отличаются – не то что русские с немцами. Монголы – это такие буряты, которые живут за границей, не едят рыбу, и у них в лесах гораздо больше дичи, поэтому наши офицеры любят ездить к ним на охоту и на рыбалку.
Воспитание терпения и смелости
С болью у меня проблем не было – я уже умел ее терпеть, и это очень ценилось среди мальчишек. Например, когда у меня разболелся зуб, то отец повез меня в расположение полка, так как врач был только в воинской части. Я уже не раз там бывал: если я себя хорошо вел или меня некуда было деть, то он привозил меня в полк, отдавал солдатам, а сам говорил, что шел в штаб. С солдатами было всегда интересно, они все мне показывали – даже то, что нельзя. Можно было залезть в танк и прицелиться из пушки, покрутить пулеметом во все стороны, понажимать все кнопки. Можно было иногда покататься на БТРе, пощелкать затвором орудия.
Так и в этот раз: отец сказал, что если я не буду плакать, то отведет меня на стрельбище. Врач посмотрел зуб и сказал: «Будем удалять». Я похолодел и переспросил: «А что такое «удалять» – выдергивать, что ли?» Врач быстро переглянулся с отцом, улыбнулся и сказал: «Нет, выдергивать не будем, просто будем удалять!» – и достал какие-то плоскогубцы. Он быстро зацепил зуб и выдернул. Я почти не орал, только чуточку вначале, от неожиданности. Хотел расплакаться от обиды, что меня обманули, но быстро передумал, вспомнив про стрельбище, и спросил отца:
