Моя русская жизнь. Воспоминания великосветской дамы. 1870-1918 - страница 14

Во время правления царя Николая II развлечения при дворе устраивались редко. Императрица недолюбливала светскую жизнь, не проявляла интереса к танцам, а дети были еще слишком малы для появления в свете.

Их правление с самого начала было столь бурным и неустроенным, что ни в коей степени не может сравниться с царствованием Александра III. Несмотря на это, многие великие князья и княгини, а также посольства и, кроме того, другие члены аристократического общества устраивали много ярких и восхитительных балов.

Император был большим поклонником драмы, так что императорские театры достигли высокой степени совершенства. Среди оперных артистов были не только хорошо известные русские, но также и самые прославленные певцы и артисты из всех стран. Русский балет был гвоздем программы представлений в Императорском театре. В Санкт-Петербурге было создано за счет государства нечто вроде училища танцев, называвшееся Императорской театральной танцевальной школой. В ученики брали детей в весьма раннем возрасте, некоторым было всего десять лет, и благодаря столь раннему обучению их танец был таким приятным и естественным. Они, казалось, буквально плыли по воздуху и едва касались земли, их танец демонстрировал поэзию движений.

Русский балет, а также наши наиболее знаменитые певцы приглашались во все главные столицы Европы и Америки, где имели огромный успех. Даже сейчас, хоть наша страна уже не наша, русские артисты, особенно балетные, повсюду встречают теплый прием.

В концертных залах устраивались сольные концерты зарубежных артистов, оркестров, скрипачей и пианистов, органной музыки и вокала. Можно было услышать величайших виртуозов того времени. Я помню, как на одном из таких концертов Аделина Патти, изумительное сопрано, появилась, когда ей уже исполнилось пятьдесят. Несмотря на солидный возраст, она все еще могла исполнять «Соловья» со всеми его трелями и руладами, и каждая нота звучала чисто и отчетливо. Она была невысокой женщиной с тонкими и хрупкими чертами, с очень темными глазами, которые так и сверкали на ее тонком лице. Ее одежда была достоянием моды 1870 года, и сама она больше походила на изящную вещицу из дрезденского фарфора. Мне говорили, что за какое-то время до своей кончины Патти продала свое горло Патологическому колледжу для изучения его строения и что, еще будучи живой, получила за это деньги. Я как-то рассказала об этом своей старой горничной, прослужившей у меня тридцать лет. Та вообразила себе, что у примадонны изъяли горло, но что я думала, что она все еще может петь!

«Как вы можете говорить такую ерунду, княгиня? – заметила она. – Никто не может петь без горла; как могли доктора купить его и при этом оставить ей возможность петь? Они, наверное, очень умные люди».

В тот вечер в Санкт-Петербурге, когда я познакомилась с мадам Патти, она мне сообщила, что раньше, когда она была маркизой де Ко, она несколько раз пела для моей бабушки (урожденной княгини Суворовой, о которой я упоминала в первой главе), и моя бабушка заметила: «Вы на самом деле очень красивы, но я не думаю, что когда-нибудь вы произведете настоящий фурор. Ваш голос слишком зычен. C'est de la haute gymnastique sans sentiment».[8]

Десять лет спустя Патти встретилась с моей бабушкой во Флоренции, уже находясь в зените славы. После выступления она пришла в ложу моей бабушки и заметила: «В прошлом, боюсь, я была весьма самоуверенной. Что вы думаете обо мне теперь, княгиня?» Моя бабушка нежно улыбнулась.