Рассказ был о девочке, которая сидит в приемной больницы, пока умирает ее бабушка, и мне стало скучно после первого же абзаца. Джесси заметил, что я перелистываю страницы, пытаясь понять, сколько осталось, и тихо сказал:
– Если написано плохо, тебе не обязательно дочитывать до конца. Я был редактором литжурнала в прошлом году, а консультантом – миссис Блум, и ей было все равно.
Я невольно покосилась на склонившегося над собственной кипой бумаг мистера Стрейна.
– Я дочитаю. Все нормально, – пожав плечами, сказала я.
Джесси прищурился на страницу в моих руках.
– Зоуи Грин? Та девчонка, которая в прошлом году психанула на дебатах?
Да, это была она. В последнем раунде Зоуи, которой поручили выступить в защиту смертной казни, расплакалась, когда ее оппонент Джексон Келли назвал ее взгляды расистскими и аморальными. Скорее всего, не будь он черным, его слова бы ее настолько не задели. После того как Джексона объявили победителем, Зоуи сказала, что посчитала его аргументы личным оскорблением, что было против правил дебатов, так что в итоге они разделили первое место, хотя все знали, что это лажа.
Джесси наклонился вперед, вырвал у меня рассказ Зоуи, поставил в правом углу галочку с минусом и кинул его в стопку отвергнутых работ.
– Вуаля, – сказал он.
Остаток часа, пока мы с Джесси читали, мистер Стрейн у себя за столом проверял ученические работы и время от времени выходил из класса, чтобы снять копии или принести воды для кофемашины. В какой-то момент он начал чистить апельсин, и комнату заполнил цитрусовый аромат. Когда я поднялась, собираясь уходить, мистер Стрейн спросил, приду ли я в следующий раз.
– Не уверена, – ответила я. – Я пока пробую разные курсы.
Он улыбнулся и, дождавшись, пока Джесси выйдет из класса, сказал:
– Полагаю, в социальном плане мы мало что можем предложить.
– Ой, это меня не волнует. Вообще-то я не суперобщительная.
– Почему же?
– Не знаю. Не то чтобы у меня была куча друзей.
Учитель вдумчиво кивнул:
– Понимаю, о чем ты. Я тоже люблю побыть наедине с собой.
Вначале мне хотелось возразить, сказать, что я совсем не люблю быть наедине с собой. Но потом подумала, что, возможно, мистер Стрейн прав. Возможно, я была одиночкой по собственному желанию и предпочитала держаться особняком.
– Ну, раньше моей лучшей подругой была Дженни Мерфи, – сказала я. – Она тоже ходит к вам на литературу.
Слова сорвались с моего языка, застав меня врасплох. Я никогда так не откровенничала с учителями, тем более с мужчинами; но мистер Стрейн так на меня смотрел – с мягкой улыбкой, подперев подбородок ладонью, – что мне захотелось поговорить, захотелось порисоваться.
– А, – отозвался он. – Маленькая царица Нила.
Когда я растерянно нахмурилась, он объяснил, что имеет в виду ее каре, из-за которого она похожа на Клеопатру. От этих слов я ощутила какой-то укол в животе. Вроде ревности, но злее.
– Я не считаю, что ее волосы выглядят настолько хорошо, – сказала я.
Мистер Стрейн усмехнулся:
– Итак, вы были подругами. Что изменилось?
– Она начала встречаться с Томом Хадсоном.
Он на секунду задумался:
– Мальчик с бакенбардами.
Я кивнула, думая о том, как учителя, должно быть, оценивают нас и мысленно классифицируют. Мне стало интересно, какие ассоциации вызову у него я, если кто-то упомянет Ванессу Уай. Девушка с рыжими волосами. Вечная одиночка.
– Значит, ты пострадала от предательства, – сказал он, имея в виду, что меня предала Дженни.
