Моя тюрчанка - страница 46
Много еще всяких ужасов про «спецмедучреждения мы раскопали. Там тестируют на пациентах, как на крысах, психотропные лекарства с тяжелейшими побочными эффектами. А доставляющим лишние хлопоты «буянам» – вкалывают какой-то неизвестный препарат, от которого резко поднимается температура и отнимаются руки и ноги. Уколотый бедняга лежит пластом, не в силах даже приподняться. Гадит под себя. Соседи по палате так и нюхают его испражнения, пока приходящая в раз неделю техничка не поменяет ему трусы и постельное белье.
Сложно пройти через «спецмедучреждение» – эту больницу «для второсортных двуногих» – и сохранить рассудок. Инквизиторы-врачи всласть поизмываются над попавшем в капкан мигрантом, пока у «не гражданина» не просрочится виза. И тогда-то передадут несчастливца в когти миграционной полиции, которая выдворит «клиента» из страны.
Глядя на болеющую, закутанную в одеяло Ширин, я не мог не думать о кошмаре «спецмедучреждений». Какой мы избежали беды, просто не позвонив в скорую помощь!.. Ага, «помощь». Что если бы мы не прочли бы тех постов на форуме мигрантов?.. Я бы сам открыл дверь квартиры загримированным под медиков палачам?.. И больше никогда не увидел бы мою девочку?.. У меня кровь холодела при мысли о прошедшей мимо нас опасности.
И еще – во мне поднималась острая неприязнь к среднестатистическому расейскому обывателю. По утрам он пьет чай с плюшками в компании своих круглолицых деток и дородной жены. Днем, за непыльной работой в офисе, балуется кофе-эспрессо и сэндвичем с ветчиной. Вечером, развалившись в кресле, сосет из бутылки пиво под любимый сериал про ментов и бандюг. И ничего не желает знать о страданиях своих братьев по разуму – трудовых мигрантов.
Для нарастившего жирок обывателя – «таджик» означает «мусорщик», а «тюрок» – чернорабочий. Обыватель называет приезжих «чурками» и шипит, как змея: «Понаехали тут!». Ему невдомек, какие муки и пытки терпят мигранты в тех же «специальных медицинских учреждениях», да и в полицейских участках. А если и прослышит что-то об этом, только улыбнется лоснящимися, вымазанными в жареной свинине или говядине, губами: мол, поделом этим «нерусям». Мне даже стыдно становилось, что я тоже расеянин – соотечественник фашиствующего обывателя.
Я хотел стать огромным и сильным, как боевой слон, как богатырь Рустам из «Шахнаме» – чтобы защитить Ширин от всего мира. От обывательских косых взглядов. От миграционной полиции. От мошенников вроде Бахрома. От садистов-докторов из «спецмедучреждений». Но сейчас моя милая металась в жару на постели, а я почти ничего не мог сделать. Даже пригласить врача…
Болезнь Ширин затянулась почти до середины января.
Я вился угрем, стараясь хоть как-то помочь любимой. На остатки пенсии я купил таблетки, сбивающие температуру, сироп от кашля, да еще баночку меда. Я не знал, правильные ли лекарства посоветовал мне аптечный фармацевт. Он не доктор, и девочку мою не осматривал. Усердно потчуя свою звездочку таблетками, сиропом и медовым чаем, я надеялся больше на то, что моя милая выберется из черного омута болезни за счет силы молодости.
Ширин не поднималась с постели – разве только дойти до уборной. Но и тогда опиралась на мой локоть, чтобы не растянуться на полу; самый маленький шажок давался моей девочке с трудом. Любимая точно горела в адском костре. Касаясь ее лба, я боялся обжечься. Но иногда ее бросало, наоборот, в лютый холод. Тогда она стучала зубами, а все тело покрывалось «гусиной кожей». Я быстро накрывал любимую еще двумя ватными одеялами, под которые моя девочка ныряла с головой. Да спешил подать горячего чаю с медом. Я был для Ширин самой преданной в мире сиделкой. Ловил каждый стон, каждый вздох, малейшее движение своей милой. Казалось: я сосчитал бы, сколько раз за минуту она моргнет. Я позволял себе ненадолго расслабиться, только когда милая забывалась Сам я почти не спал. От недосыпа у меня болели и чесались глаза, пухла голова. Но что это значило рядом с мучениями любимой, за которыми я наблюдал беспомощным зрителем?..