– Борька, ты гитару взял?
– Клавесин, – веско отозвался Борька, что означало: гитару он взял.
– Борь, а ты можешь с людьми нормально разговаривать? – родительским тоном, который, как знали все присутствующие, дико бесил Бешеного Боба, поинтересовался Андрей.
В ответ Борька скорчил ему рожу.
…Боб, пожалуй, и сам понимал, что он здорово отличается от большинства своих знакомых. Природа всего отмеряла ему больше нормы: роста, волос, талантов, эмоций, жажды жизни. Его крупное тело, его большое сердце, его чувственность, его восприимчивость, его желание творить постоянно возбуждали в нем жажду. Эта жажда не имела никакого отношения к жадности, потому что он всегда был готов поделиться последним глотком воды с другим жаждущим, а уж свои творения – песни и арт-объекты – Борька дарил направо и налево. Подарив и поделившись, снова горел в жажде.
Друзья также знали, что в свои тридцать Бешеный Боб мало чем отличался от себя шестнадцатилетнего. Он все так же хотел признания, восхищения и внимания, как и в тот день, когда пришел в школу с зелеными волосами. Классная руководительница, увидев Борьку, спросила:
– И где же ты такую краску раздобыл?
– Это не краска, Алина Макаровна! – радостно взялся объяснять Боб. – Я утащил у матери блондекс, высветлился и выполоскал волосы в зеленке!
Конечно, его заставили закрасить волосы в родной черный, но Борька все равно получил то, что хотел: Маринка смеялась до слез, а весь класс гордился им, как десятью медалистами сразу.
Мишка с Андреем обожали рассказывать знакомым о том случае, когда Бешеный Боб вместе с единомышленниками воздвиг памятник социализму прямо на главной площади города. Испрашивать разрешения на установку памятника у администрации Боб не пожелал – он терпеть не мог бюрократов. Он и так знал, что ни в жизнь ему не разрешат украшать памятниками самый центр города.
– Его снесут, – сказал Андрей, когда Боб позвал его поддержать мероприятие.
– Разрешение мне все равно не дадут, а без разрешения «Совок» простоит хотя бы сутки, мы его заснимем, в Интернете выложим фотки, и люди увидят!
И памятник социализму был установлен одной ноябрьской ночью – как раз к праздничку.
Это был огромного размера кухонный совок, отлитый из чугуна известным гродинским мастером-литейщиком. Эскизы к скульптуре подготовил сам Бешеный Боб.
Постамент для «Совка» был привезен со свалки, куда не так давно определили бюст Дзержинского. Эта деталь значительно усиливала гуманистический подтекст Борькиного перформанса.
Утром седьмого ноября великолепный, огромный, тускло отражавший мрачное осеннее солнце совок увидел глава городской администрации, а также все сотрудники мэрии, следственного комитета и других властных структур.
Памятник с самого раннего утра окружали журналисты и друзья Боба, как называл их Андрей, «бохэма». Начался несанкционированный митинг, а когда приехала милиция – митинг перерос в большой скандал, перетекший в драку с ОМОНом. За свой «Совок» Борька дрался как лев. Он даже сломал пястную кость на правой руке, после чего она срослась неправильно, и на память о тех событиях у Бешеного Боба осталась странно перекошенное запястье.
Менты таки Боба свинтили, отвезли в СИЗО, а после он был судим за целый перечень административных и уголовных нарушений. Тут и подоспел Андрей со своим адвокатом, благодаря длинному языку которого Борька получил два года условно – и все!
