Моя жизнь и любовь. Книга 2 - страница 10

Я испробовал все английские и немецкие удовольствия: почти каждый день, поддерживая себя в хорошей физической форме, развлекался греблей на реке; совершал долгие прогулки к Кёнигштулю[22] и по окрестным холмам; многое узнал о немецкой музыке, посещая оперу в Мангейме[23]. К последнему меня приохотил американский сокурсник Вальдштейн, который часами восхищался музыкой Вагнера и других немецких композиторов-симфонистов, сопровождая свои восторги игрой на пианино

Я отлично знал немецкую поэзию и романистику. Правда, от чтения Гёте временно отказался – пока не буду знать немецкий так же хорошо, как английский. Как ни странно, я недооценивал Гейне, хотя и знал чуть ли не половину его стихотворений наизусть и наслаждался его «Путевыми картинами». Но немецкое мнение того времени ставило Шиллера бесконечно выше, и я послушно впитывал эту чепуху. Действительно, прошли годы, прежде чем я поставил Гейне гораздо выше Шиллера, как поэта-мыслителя. Ведь поэт, как правило, выше ритора. Прошло еще много лет, прежде чем я начал сопоставлять Гейне с Гёте. И четверть века минуло, прежде чем я понял, что Гейне был лучшим прозаиком, чем Гёте, и величайшим юмористом, который когда-либо жил на планете Земля. Распространённое мнение о великих людях настолько дико не соответствует действительности, что даже я не мог освободиться от его оков в течение половины жизни. Мое неуклонно растущее восхищение Гейне часто заставляло меня оправдывать ложные оценки других людей и учило меня терпимо относиться к их ошибочным суждениям. Мне самому было больше пятидесяти лет, прежде чем я начал с полной уверенностью распознавать мириады проявлений гениальности. Я благодарю судьбу за то, что не написал ни одного из своих портретов, пока не поднялся на эту высоту.

Но я начал свое знакомство с Вагнером и Бахом, Моцартом и Бетховеном, Шиллером и Гейне здесь, в Гейдельберге. И я был рад обнаружить, что мои небеса освещены такими сияющими новыми звездами.

Моя сексуальная жизнь в Гейдельберге ни в коем случае не была такой богатой. Пока я изучал язык, у меня было мало возможностей для флирта. А ведь именно язык был моим самым успешным оружием в противостоянии с девичьей неуступчивостью.

Но прежде чем я начну рассказывать о своем сексуальном опыте в Гейдельберге, должен рассказать об инциденте, который был жизненно важен для меня.

Во время обучения в Брайтонском колледже я довольно близко познакомился с доктором Робсоном Рузом. Однажды вечером мы обедали с парнями у него дома. Разговор зашел об обрезании. Я был поражен, когда присутствовавший при этом хирург заявил, что сифилисом болеет незначительное число евреев. И связано это с тем, что обрезание позволяет организму выработать особый иммунитет, закаляет кожу мужчины.

– Сифилис передается только через истирание кутикулы, – объяснил он. – Помогите кутикуле защититься от воздействия бактерии трепонемы, и все будет в порядке. Вся мораль Ветхого Завета, – продолжал он, – сведена к гигиене. Все Моисеевы законы морали были и остаются законами здоровья.

– Значит, для всех нас было бы разумным сделать обрезание? – спросил я тогда со смехом.

– Если бы я был законодателем, я бы сделал это одной из первых заповедей, – ответил врач.

Я сразу же решил сделать себе обрезание. Я чувствовал, даже был уверен, что затвердение кутикулы продлит акт. Между тем уже тогда я стал замечать, что заканчиваю всё быстрее и быстрее. Более того, моя сила, чтобы повторить акт, из года в год снижалось, в то время как желание продлить удовольствие всё более и более нарастало.