Моя жизнь. Моя исповедь - страница 16

Шел 1953 год. Я училась в шестом класс. Утром 20 марта по радио сообщили о смерти Сталина. Когда мы пришли в школу, все учителя, ученики и все работники школы находились в зале. Все плакали. Директор построил учеников на линейку. С дрожью в голосе и со слезами на глазах, он сообщил о том, какое горе постигло нашу страну. В своей речи он сказал о том, как много Сталин сделал для своей страны. Плач в зале не прекращался. Выступали старшеклассники. Они давали клятву: «С отличием окончить школу и достойно служить своей Родине!». Горе было страшное, это понимали даже мы – дети младших классов.

Закончив шестой класс, я очень захотела заниматься музыкой. Это означало, что мне снова нужно было ехать к маме Соне в Маслянино, так как в Егорьевске музыкальной школы не было.

Мама мне сказала:

– Поезжай.

В музыкальной школе нам сказали, что на фортепиано учиться нужно семь лет, на баяне пять лет, по возрасту я не могла поступить и обучаться на этих инструментах. Прослушали мои данные и предложили учиться играть на гитаре. Я стала ходить в музыкальную школу. Учение мне давалось легко. Но нужно было купить инструмент. Мама Соня почему-то не покупала, а у родителей было стыдно просить, и вряд ли бы они купили. Проучилась полгода. Учителя мне предложили:

– У тебя хорошие способности. Но ты не достигнешь хороших результатов, не имея инструмента, потому, что нужно заниматься по несколько часов в день. Нам жаль тебя отпускать. Если хочешь, приходи к нам на сольфеджио и на хор. У тебя очень хорошие певческие данные.

В Маслянино я пошла учится в седьмой класс. Школа была большая, просторная, с большим спортивным залом, в нем было много спортивного инвентаря, которого не было в Егорьевской школе. Большой актовый зал – в нем проводили репетиции. В те времена много занимались самодеятельностью, часто устраивали смотры, концерты. Я принимала активное участие в школьной самодеятельности, была солисткой в хоре.

В классе было тридцать человек. Меня выбрали старостой класса. Познакомилась с девочками, многие были из близлежащих сел. Особенно мы подружились с Валей Лаптевой. Я ходила к ним в гости, это километрах в шести от Маслянино. Сейчас бы я с удовольствием с ней встретилась. Классным руководителем у нас была Галина Николаевна, только что окончившая институт. Молодая, стройная, красивая, с двумя длинными черными косами и с широко открытыми карими глазами. Я в нее сразу влюбилась. Мне нравилось все: и хорошее отношение, и дружные ребята. Осенью нас отправили на полевые работы – копать картошку. Было уже прохладно и часто лил дождь. Жили мы в клубе. Питание было плохое. Совхоз выделял нам молоко, хлеб и еще какие-то крупы. Впервые я узнала, что в кипящее молоко можно насыпать муку. Мука загустевала и мы ели эту массу в чашках ложками. Ели вареную или запечённую в углях на костре картошку. Мы уставали, но все равно было весело. Проработав дней десять, нас увезли домой, так как некоторые дети стали простывать и болеть.

Проучилась в Маслянино я два года. Училась неплохо. А если что-то не получалось, Галина Николаевна (у нее еще не было семьи) могла мне объяснить, поработать со мной. Она все время проводила в школе. А у меня была одна беда и одна радость. Нет рядом мамы и желание увидеть ее. Однажды к нам в Маслянино приехал отец. Он получал пособие за детей за несколько месяцев. У него был мешок, полностью набитый подарками для семьи. Отец стал подарки выкладывать, говоря: «Это Рае, это Вале, это Любе», – и так далее. Для меня там не было ничего. Мама Соня меня хорошо одевала, но так хотелось, чтобы мне что-то подарили мои родители. Потом он начал считать деньги. Вначале считал пятирублевки. Я сидела и думала: «Дал бы он мне пять рублей». Потом он начал считать трехрублевки, я тоже ждала: «Может, даст три рубля». Затем считал рубли, я ждала: «Ну, хоть бы рубль дал». Он сосчитал, аккуратно денежки сложил и положил в карман. Попил чай, попрощался и ушел. В отличие от мамы, которая выкладывала все на стол, мама Соня не особенно умела угощать.