Мозаики любви - страница 6

На улице не было ни ветерка и везде сплошной завесой висела духота.

Спасаясь от нее, Ханс и решил пойти в музей, предполагая, что там он будет, скорее всего, в одиночестве. Там и прохлада, необходимая для картин, и отличная вентиляция.

Он знал почти все главные музеи Мюнхена наизусть и поэтому решил пойти в небольшую коллекцию Шака.

Итак, стоя перед картиной и разглядывая «Венеру»: копию неизвестного художника, он подумал, что вот эта красавица жила более 400 лет тому назад. Ее любило огромное количество мужчин, ведь по его разумению только куртизанки разрешали себе позировать в обнаженном виде. Она, возможно, тоже кого-то любила и страдала. Это уж точно, потому что жизнь у женщин этого древнейшего ремесла была совсем не простая. Потом, если бы ей повезло, она дожила бы до старости и сейчас даже не осталось ее костей. А вот на картине она живая, вызывающая, возбуждающая, желанная.

Тут Ханс заметил женщину, смотрящую на него в упор и как бы угадывающую его мысли. Поймав его взгляд, она отвернулась.

То, что Патриция прочитала на лице этого мужчины, всегда вызывало у нее неудобство и раздражение. Когда мужчина на глазах у одной женщины явно хочет другую, это не может вызвать приятных чувств. У мужчин же это совсем наоборот. Мужчина подумает, что вот этот парень молодец. И если женщина отвечает ему взаимностью, это только радует. Но Ханс, заметив взгляд этой женщины, стушевался и извинился. А потом еще, захотев показать, что он не животное, способное хотеть трахнуть женщину на картине, решил с ней заговорить.

Увидел, что она стоит рядом с портретом мужчины, одетым в черное, с вполне современной прической и усами. Но самым примечательным в этой картине был взгляд этого мужчины: острый внимательный, просверливающий насквозь каждого, кто бы на него ни посмотрел.

– Какие удивительные глаза! – сказал он, решив заговорить первым.

Ханс сам не понял, как и почему заговорил. Обычно он никогда первым не заговаривал с людьми, особенно с женщинами.

– Да, фантастические глаза, – ответила незнакомка, не взглянув на него.

Она не захотела снова смотреть на его лысину, но ее подмывало ему сказать, что нехорошо так откровенно пялиться на обнаженную женщину. С другой стороны, она не хотела его обидеть или опозорить в своих собственных глазах и вместо этого сказала:

– Это копия Тициана восхитительна! Художник передал не только все оттенки, но и технику живописца.

– А вы разбираетесь в живописи? – вдруг вырвалось у Ханса. И он смутился.

– А вы, я вижу, нет! То есть разбираетесь особым образом… – поправилась она, смутившись. Ей стало очень неудобно за свои слова, которые вырвались, и она начала уходить из этого зала. Ей хотелось вообще уйти из музея, настолько неудобно ей стало.

– Я понимаю, на что вы намекаете, – сказал Ханс ей вслед. – И понимаю тоже, почему у вас такая реакция.

Ей хотелось сказать, что он ничего не понимает и поэтому она остановилась и повернулась к нему.

– Ничего нет зазорного в том, что мужчина наслаждается созерцанием красоты женского тела. Если бы ему это было безразлично, то жизнь на земле давно бы прекратилась и не существовали бы великие писатели, поэты, композиторы и, конечно, художники. Великий Тициан не написал бы вот эту Венеру и миллиарды людей бы не наслаждались ее созерцанием уже более 400 лет. И не спасались бы мы с Вами в музее в этот жаркий день, и не чувствовали бы даже эту самую жару. Нас с Вами просто бы не существовало.