Было, пожалуй, что-то интригующе-таинственное в том, что никому не известный местечковый еврей и всем известное духовное лицо занимались теологическими проблемами и занимались этим несколько академично, так что, пожалуй, это все же было скорее похоже на заседание Синода или Академии наук, и уж во всяком случае – не на допрос, результатом которого вполне могли бы стать весьма серьезные последствия.
Кажется, потом последовала небольшая пауза, в продолжение которой Авраам-Бер прошелся пару раз по комнате, от стола до двери, обдумывая услышанное, а секретарь и благочинный что-то писали в своих бумагах, изредка поглядывая в сторону митрополита и ожидая продолжения допроса.
«Что ж, прекрасно, – сказал, наконец, Авраам-Бер, вновь, к ужасу секретаря, нарушая всякую субординацию и, при этом, имея на лице такое выражение, как будто ему, наконец, удалось загнать собеседника туда, откуда было не выбраться. – Если никто, ваше высокопреосвященство, не возражает, то мы могли бы попробовать сыграть в одну любопытную забаву, которая, возможно, поможет нам лучше понять самих себя и кое-что поставит на свои места».
Это странное предложение – сыграть в какую-то нелепую забаву, да еще с его высокопреосвященством, которому одним пальцем достаточно было пошевелить, чтобы, не откладывая в долгий ящик, заковать в кандалы этого жидовского невежу – было, разумеется, принято присутствующими с тихим ужасом, словно им вдруг стало известно, что сейчас на их головы рухнет потолок или начнется Великая французская революция. И секретарь, и благочинный невольно посмотрели на владыку, ожидая, что сейчас грянет ужасная буря и ужасный гром, однако, против их ожидания, никакой бури не последовало, а, напротив, наступило благотворение и спокойствие, так что владыка только кивнул в ответ и сказал, не повышая голоса:
«Отчего же? Если это поможет нам лучше увидеть Истину, почему бы нам и не сыграть».
«Разумеется», – сказал секретарь, хотя его никто и не спрашивал.
Что же касается Авраама-Бера, то он вновь сел за стол и, улыбаясь, продолжил:
«Забава отнюдь не сложная. Я называю какую-нибудь вещь, которая относится к христианству, а вы говорите мне, такова ли она, эта вещь, что христианин не может без нее обойтись… Другими словами, мы ищем саму суть христианства и делаем это, отбрасывая то, без чего мы прекрасно можем обойтись. Например, я напоминаю о христианских церквях и храмах, а вы говорите мне, может ли христианин обойтись без них, не покушаясь на сущность самого христианства».
«Что за глупости», – пробормотал секретарь, не сомневаясь, что высокопреосвященный придерживается того же мнения. Но высокопреосвященный вновь удивил присутствующих.
«Ну, разумеется, может, – сказал он, постукивая пальцами по столешнице. – Первые христиане, как вам известно, прекрасно обходились без всяких храмов, что не мешало им быть гораздо лучше нас».
«Я вижу, что вы меня прекрасно поняли», – Авраам-Бер широко улыбнулся, словно никогда не слышал более содержательного ответа. Потом он слегка наклонил голову в сторону владыки и спросил, понизив голос:
«А что вы скажите, если мы отбросим писание комментаторов и толкователей, – тех, кого вы не совсем справедливо называете святыми отцами?»
«Скажу, что хотя эти писания содержат множество истинного и прекрасного, христианство легко обойдется и без них, без этих комментариев и толкований, оставив для себя лишь одну единственную книгу, которая называется, как вы знаете,
