— М-м-м, я чего-то не знаю? — многозначительно приподнял бровь Мирослав.
— Какой же ты стал злой, сынок, — покачала головой Ирина Владимировна. — Несправедливый. Неблагодарный. Эгоистичный.
— Я стал? — покачал головой Мир.
— Ну не я же, — обняв, чмокнула его Ирина Владимировна в щеку. — Ты был лучшим ребёнком на свете. Лучшим, что только мог нам достаться. Послушным, добрым, заботливым. Щедрым, смелым. С открытой всему миру душой и сердцем нараспашку. Но в последнее время я тебя не узнаю, — вздохнула она.
— Правда? С чего бы? Вроде ничто не предвещало, — усмехнулся он.
— Ты считаешь, что это мы всё испортили?
Разве я могу? Взмахнул он руками и промолчал, но Ирина Владимировна и не ждала ответа.
— Поговори с отцом, — не терпящим возражения тоном продолжила она. — Ты же не собираешься крутить свои гайки всю жизнь. В конце концов, выбей себе лучшие условия. Загони его в угол. Поставь ультиматум. И я отдам тебе свою долю компании. Ты же знаешь, я отсудила её из вредности.
Мир выдохнул. Бесполезно ей объяснять, что шантаж, ложь, нечестная игра — всё это простые, но тупиковые стратегии. Он мог бы сделать для отцовской компании куда больше: быть полезным, нужным, провести реновацию, вывести на новый уровень. Мог бы, даже хотел когда-то давно. Но сейчас он бежал от перспективы работать в офисе, видел себя в кресле руководителя, как страшный сон.
Он ушёл из компании куда больше отцовской, всё бросил, уволился и теперь работал в автосервисе: таскал бетон, заливая место для нового бокса по двенадцать часов на жаре, крутил гайки, растирая по потному лицу грязь, потому что больше не хотел воевать, конкурировать, соревноваться. Его больше не интересовали бессмысленные победы в непрекращающейся гонке за деньгами, успехом, престижем, местом под солнцем.
Он не хотел никому ничего доказывать. Не хотел осуществлять родительские планы и мечты. Оправдывать. Соответствовать. Совершать подвиги. Он хотел просто жить. Согласно своим планам. Радоваться тому, что есть. Малому, сиюминутному, настоящему: красивой девушке, что ему сегодня улыбнулась. Дождю, что вдруг собрался в душном мареве неба. Цветку, что распустился в тени сада. Чему-то, что нельзя купить, измерить, унести с собой, но что и было сутью жизни. Которой так просто могло не стать. В одно мгновенье. Один поворот руля.
— Экспертиза подтвердила: водитель встречной машины не справился с управлением, — уверял его адвокат.
— Ты сделал всё, что мог, — убеждал отец.
— Не рви себе душу. Ты не виноват. Просто так случилось, — отняв от заплаканных глаз платок, говорила мать его любимой девушки на её похоронах.
— Это был не выбор, бессознательная реакция, — бесстрастно констатировал психотерапевт. — Инстинкт самосохранения, когда за доли секунды, независимо от твоей воли, подсознание выбирает лучшее в данной ситуации решение. Поэтому на тебе не одной царапины, а весь удар пришёлся на пассажирскую сторону. Принять иное, волевое, альтернативное решение, пожертвовать собой у тебя просто не было возможности. Ты не должен себя за это наказывать.
Но Мирослав знал, что виноват. Что скорость была слишком большой. Что выбор был: выкрутить руль вправо или влево, чтобы уйти от столкновения. И он выбрал неправильно. Он выбрал — и она погибла. И он не знал, как им всем объяснить, что больше не может и не хочет жить как раньше. Что больше ничего и никогда не будет как раньше. Что нельзя просто перешагнуть и забыть.
