– Хочешь, я сыграю тебе и докажу, что со слухом у меня полный порядок? Ты звучишь как «Анданте» из двадцать первого концерта Моцарта…
Когда он садился за рояль или хотя бы за электронное фортепиано, которое Илья перевозил с одной съемной квартиры на другую, в первое мгновенье у Кати цепенело все внутри, но с каждым звуком расправлялось, высвобождаясь от действительности. И она, считавшая себя такой земной, даже никогда не любившая ни фантастику, ни фэнтези, против воли воспаряла, подхваченная пенными волнами арпеджио, отталкивалась от крепких аккордов и неслась еще выше, оставляя внизу золотистые и покрасневшие верхушки деревьев.
И больше не существовало ни родителей с их болезненно-трепетным отношением к манерам («Выпрями спину», «Никакого мобильника за столом!»), ни журфака с его громоздкой программой, ни редакционных заданий, порой скучных до зевоты, вынуждавших ее окунаться в бытовую жижу жилищно-коммунального хозяйства или, того хуже, блуждать в политических кулуарах.
Пока Илья играл, Кате верилось, будто она… Нет, не акула пера! Скорее, летающая рыба, свободно скользящая в голубом пространстве если не океана, так неба. И может позволить себе писать о том, чего просит душа, – к примеру, о музыке, которую она полюбила через него. И отдавала себе отчет, что, будь Илья художником, ее увлекла бы живопись…
«А если б он работал в шахте? – как-то спросила она себя. – Смогла бы я полюбить парня, перемазанного угольной пылью?»
И поскольку с собой могла быть абсолютно честна, не нашла ответа. Потому что не могла представить Илью другим. Ей не хотелось бы ничего в нем изменить, она принимала каждую заусеницу на его ногтях… Поначалу Кате даже не верилось, что она способна влюбиться мгновенно, буквально с первого взгляда. Илья просто шел ей навстречу вдоль Чистых прудов, высокий, заметный издали: смеющиеся голубые глаза, ироничная линия рта, слегка – будто с вызовом – вздернутый нос, откинутые назад короткие и очень светлые волосы, длинное пальто нараспашку. Ему вслед украдкой оборачивались даже мужчины: «Парень шагнул из другого мира?»
Пианиста Катя в нем не угадала, подумала, что человек шагнул прямиком из шоу-бизнеса или с экрана… Хотя показалось странным, что не узнала, не вспомнила имени, ведь медийные лица ей были известны. Слишком крепкий для классического музыканта, которые представлялись ей рафинированными, утонченными. Впрочем, если вспомнить Мацуева…
– А я заметил рыжую белку с круглыми черными глазами, – потом признавался Илья, как всегда, не совсем всерьез, потому и страшно было поверить ему. – И мне захотелось проверить – по зубам ли тебе такой орешек, как я… Ты меня раскусила. Но и сама оказалась зайкой, которую хочется спрятать за пазуху.
– А белку не хочется?
– Она улизнет.
– Я тоже могу улизнуть!
– От меня? Думаешь, я тебе позволю?
Год прошел с той осени, а Катя по-прежнему обмирала, увидев его, хотя они уже стали предельно близки. Собственное отношение к Илье казалось ей неправильным – не должно ведь перехватывать дыхание от взгляда на лицо человека, с которым ты спишь уже много месяцев… Неужели она никогда не привыкнет к его лицу, к его плечам? Не должно быть так…
Потому-то она так тщательно скрывала свою нездоровую привязанность и ни разу словами не ответила на его признание в любви, хотя сам Илья говорил об этом не раз.
Вот только сегодня попалась… Мучительную нежность к нему Катя прикрывала развязной грубостью, совсем не женской, пацанской, и ее саму порой подташнивало от этого. Но иначе было не сохранить дистанцию, на которой ей еще удавалось дышать… «Он же потеряет ко мне интерес, как только поймет, что я вся принадлежу ему – от макушки до пяток!»
