В колонии я прожил четыре года: с 33-го по 37-ой год. Случилось как в известной поговорке: не было бы счастья, да несчастье помогло. В 1937 году Ежовщина, или Большой террор, шагали по стране. Названий данного исторического периода несколько. А по сути, это убийства и гонения абсолютно всех слоев населения на всей территории государства. Согласно «плановому заданию» уничтожали врагов народа. Распространены были доносы, писали все друг на друга, а реагировали даже на самую мелкую провинность, такую как: «наступил в очереди на газету, где был портрет вождя». По городам и селам ночью разъезжал «черный ворон» – машина НКВД закрытого типа, и там, где останавливалась, молились всем домом, чтобы не к ним постучали в дверь. И вот все жители у окна видят, как выводят кого-то в наручниках, и многие с облегчением вздыхают. Судьба этого человека предрешена, она в руках «тройки». Где один – представитель НКВД, второй – прокуратуры, третий – суда, которые выносили один из двух возможных приговоров: расстрел или ссылка на пять, десять или пятнадцать лет. Все это происходило в один день. После вынесения приговора на следующий день приезжал «черный ворон» за семьей врага народа, жену также судили.
Репрессии касались взрослого населения, а детей этапами свозили в имеющиеся детские колонии. Но поток детей был столь велик, что правительство приняло решение, согласно которому, таким, как я, разрешалось вернуться к родным. Получалось, что благодаря репрессиям я вернулся к маме. Вот так снова одно событие, наложенное на другое, дало результат, которого я ждал, проживая каждый день в колонии.
О, как я пел во все горло, когда узнал, что уезжаю к маме, что она не просто приедет, побудет и уедет до следующего дня свидания. А мы вместе, взявшись за руки и не оборачиваясь, покинем навсегда это ужасное место. «Мы будем жить вместе, – проговаривал про себя множество раз и не верил до конца, что так и будет». Я тысячу, нет – миллион – раз, мечтал об этом и представлял, как обниму ее и не отпущу.
Вдоволь наоравшись песен – так у меня радостные эмоции лезли наружу, через искусство – я пошел считать часы до самого радостного события в моей жизни. Вдруг я осознал, что недавние события напрямую связаны с моей свободой. Незадолго до того, как мне сообщили, что для меня скоро все закончится, в колонию начали прибывать новенькие. Раньше это было не так часто и не в таком количестве. Теперь же руководство колонии все наши кровати превратило в двухъярусные. Из двух обычных солдатских пружинных кроватей, сваривали новые спальные места для детей. При сварке использовали карбид, поэтому вонь стояла ужасная, белые потеки везде по территории возле бараков.
Детей поступало много, и каждый из них рассказывал свою историю о том, как попал в это место. Одна история была страшнее другой. Поэтому, поняв, чему я должен быть благодарен, я расстроился. Я знал, что ждет всех этих детей. Я прожил здесь четыре года, но моя мама жива, и она приезжала ко мне и заберет меня буквально через пару дней домой. А слушая истории новеньких, я понимал, что уже никто и никогда их не навестит, и мечтать, что родители их заберут, они не смогут. У них забрали даже эти мечты.
