– Это и не люди… Чертовщина какая-то…
Степаныч продолжал поиски, крутя ручку настройки до упора и потом обратно – медленно, миллиметр за миллиметром. Затем быстрее. И еще раз медленно. Опять ничего. Ничего, кроме помех и монотонного нечеловеческого сигнала на одной и той же частоте. В течение часа под нетерпеливым наблюдением присутствующих оба спеца что-то подкручивали и подтягивали в самом приемнике и даже иногда постукивали по нему от безнадеги. Ничего, кроме странного сигнала! «Красный» радиомастер робко сказал:
– Может, что-то с антенной? – хотя и сам понимал абсурдность этого предположения. Прием сигнала шел именно через антенну, а значит, как раз она тут ни при чем.
Еще минут пять общего молчания под шум помех из приемника. Первым не выдержал военный чин, приглашенный на сеанс.
– Я говорил, что все это бред! Сколько затрачено средств, погибли люди! И все из-за чьей-то сумасбродной прихоти! – Он сердито глянул на ученых.
– Мы не для себя старались, – робко парировал один из них.
– Может, попробовать по второму варианту? – поддержал другой.
– И не надейтесь! – отрезал военный. – Я буду настаивать на прекращении проекта и привлечении виновных к ответственности.
Выходя, он многозначительно посмотрел на Расанова.
Долгие часы радиомеханики бороздили эфир в надежде выудить оттуда хоть что-то. Ученые, теряя надежду и терпение, один за другим тоже покидали рубку.
В полночь особист, до этого невозмутимо наблюдавший происходящее, резко встал и сказал «красному» радиомеханику:
– Нам пора… Потрудитесь обдумать, что вы доложите товарищу Москвину, – и удалился. Тот, растерянно пожав руки своему коллеге и Игорьку, поспешил за «товарищем».
Расанов молчал, время от времени по-детски грызя ногти. Потом вздохнул, подошел к Степанычу, пожал ему руку и тихо сказал:
– Ничего, еще не все потеряно. Главное – не отчаиваться.
На Игорька он даже не взглянул.
Игорь с наставником, не оправдавшие надежд, пришибленные, остались вдвоем. Они, сменяя друг друга, еще двое суток сканировали эфир. На третий день в рубку зашел один из ученых и, хмуро поздоровавшись, сообщил:
– Правительство отказало в поддержке проекту «Цивилизация». Оно считает проект безнадежным. Нам не разрешено больше использовать штатных сотрудников. Вам, Николай Степанович, придется немедленно вернуться к своей прежней работе. Но Расанову удалось уговорить Главу продолжать прослушивание в ближайшее время. Поэтому начальником рубки назначаешься ты, – ученый неожиданно повернулся к Игорю.
Тот ошалело смотрел на него, пытаясь определить, с иронией говорит «начальник рубки» или всерьез.
* * *
Сначала сирота Игорь Кудрявцев обрадовался такому ответственному назначению. Но потом вспомнил, что все, что ни случается в его жизни, бывает только к худшему. Он тяжело вздохнул и тупо уставился на шипящий приемник.
Игоря, когда он был еще маленьким, забрали с Тверской – одной из станций, на которой к власти пришли фашисты. Он мало что помнил из своего детства. Например, совершенно не помнил лица матери. На его месте в памяти всегда возникал расплывчатый полуовал. Но вот ее густые светло-русые волосы Игорь помнил хорошо. Так же хорошо, как и черную униформу матери и красно-белую повязку с черной трехлучевой свастикой на рукаве. А еще помнил ласковые руки и ласковый голос, когда она пела ему какие-то песенки. Сына она обычно называла Игорек. И вообще, образ матери у Кудрявцева никак не вязался с теми представлениями о фашистах, которые рисовали в своих рассказах ветераны Полиса. Он считал бы их россказни неправдой, но память упрямо хранила один случай.
