И хотя у Алексеевича глаз был алмаз, а руки хранили былую твердость, спускаться в темноте ему приходилось держась за стены. Но это ничего, ноги, кажется, знали каждую выбоину, пальцы чувствовали каждую щербину. Под ногами скрипнуло битое стекло – то ли лампочки, то ли сверкающей бутылки. «Время насаждать, и время вырывать посаженное».
Толкнув дощатую дверь, Алмаз Алексеевич вместе с частью тепла дома вывалился на мороз. Дело шло к полярной зиме, а северный край неизменно сиял во всей муаровой красоте. Наверху горели крупные звезды, ибо северный олень носит на своей голове звездное дерево. Под ногами хрустели крупные гранулы снега. Вместе с замерзшими красными кленовыми листьями и желтыми дубовыми они не давали в осеннюю распутицу и жижу уйти в землю по щиколотку.
«Пока жив завод, буду жить и я», – думал Алмаз Алексеевич, двигаясь мимо старой котельной, которую все еще топили каменным углем, мимо заброшенного детского садика, во дворе которого сиротливо стояла ракета – все дальше в космос. Молодежь ее не трогала, потому что на подсознательном уровне понимала: она была единственным шансом улететь, вырваться из очерченного круга.
С этими мыслями Алмаз Алексеевич подошел к воротам завода. Проходная, как беззубый рот старика, принимала в себя энное количество рабочих, необходимых для поддержания жизнедеятельности, и выпускало минимальное количество продукции. Завод производил буровые долота с алмазными коронками для горнодобывающей промышленности. Алмаз Алексеевич делал на отлитых из стали кольцах долота углубления, в которые и вкрапляли разновидности самого прочного камня мира алмаза – буровой борт или карбонадо. Этими алмазными коронками буры вгрызались в самую твердую скальную породу.
Получив табельный номер, Алмаз Алексеевич поспешил в раздевалку – принять горячий душ и переодеться в спецовку. В каптерке уже собрались коллеги Алексеича – все как на подбор самородки и народные умельцы. Раскуривая папиросы, рабочий цвет судачил о том, что владелец завода Диамант хочет провести ревизию и перетасовку кадров. Быстро нацепив очки, Яхонт Яковлевич подсчитал, что такая пертурбация принесет в карман Диаманту семь миллиардов дополнительных доходов.
– Алексеич, наш хозяин-то, слышь, чё учудил, – поделился новостью с только что вошедшим Алмазом Алексеевичем молодой парень, русский немец Александр со странной фамилией Ит.
– Что? – По опыту Алмаз уже не ждал ничего хорошего от хозяина.
– Предложил нам увеличить рабочую неделю до шестидесяти часов, а пенсионеров отправить на пенсию. Так что скоро, Алексеич, попрут тебя с завода за милую душу.
– Это мы еще посмотрим, кого первым попрут, – огрызнулся Алексеич на сопляка. – Куда тебе шестьдесят часов выдержать языком трепаться.
– А там шестьдесят по желанию. Хочешь – работаешь, а хочешь – нет.
– А ты попробуй не прояви желание, а потом еще потребуй за непроявленное желание сверхурочных, – ухмыльнулся Алексеич, – тебя быстро от паровоза отцепят.
– Шестьдесят часов, это же в каком веке такое было? – возмутился было Александр, но тут же поменял свой тон на шуточный. – Не помнишь, Алексеич, ты в XIX веке по скольку часов работал?
Алмаз Алексеевич задумался, вспоминая свою жизнь от начала. Ему, и правда, было не шестьдесят, как думали многие и над чем постоянно подшучивали, а гораздо больше. Он был из крепкой мужицкой породы и хорошо сохранился. После войны он, заполняя анкету, скостил себе пару десятков лет, чтобы попасть в молодежный строительный отряд. «Время разрушать, и время строить».
