Мутабор - страница 41
– Кстати, о Питере, я знаю, ты там жил и в ФСБ работал. Почему из органов ушел-то?
– Долгая история, – отмахнулся Бабенко, – как-нибудь расскажу. Давай лучше обсудим наши дела. Ты бы мог повесить-подложить такую же, как похищенная, пешку из шахматного набора под свалившуюся ванну?
– А я, по-твоему, чем думаю? Сделал я это уже! – засмеялся Карабанов. – Подстраховался!
– Чтобы двойную прибыль срубить с одного шахматного набора? – с нескрываемой неприязнью посмотрел на однокашника Федор Сергеевич.
– Да плевать на нее. Одним лимоном больше, другим меньше. Я же не нанятый менеджер, чтобы дрожать из-за пешка, – признался наконец Петр Анатольевич, – мне до сути дела докопаться надо!
Выйдя из кафе, Бабенко вдохнул как можно больше кислорода вперемешку с углекислым газом и выхлопными парами. Он искренне тосковал по великому прошлому, когда люди жили идеалами, а в стране велась большая стройка. Все остальное, более низкое, он откровенно презирал. Но еще больше он начинал тосковать, когда видел в глазах нынешних хозяев жизни мелкий животный страх.
Глава 2
Нувориша и новорикша
1
Оторвал от яркого сна ярый попугай, который, раскачиваясь на одной ноге, балансируя и трепеща крыльями, то и дело рокотал на блатыни: «Тер кусяк».
Должно быть, было уже позднее утро. Удивительно, что я так крепко спал, всю ночь провалявшись на полу без подушки и одеяла. В общежитии меня будил утренний шум и гвалт, а здесь я понадеялся на привычку рано вставать, но она из-за сильной усталости не сработала.
Открыв глаза, я долго смотрел в расписанный тропическими цветами потолок, не совсем понимая, где я нахожусь. Стена напротив снизу доверху была заставлена книжными стеллажами, которые были усыпаны колоритными обложками. Книги выпирали с полок и толкались набухшими боками, словно плоды манго и киви в джунглевом саду. Глядя на это пиршество цвета, я вспомнил снившийся сон. Но какой? Единственное, что я помнил после крепкого забытья, это как вчера у меня от постоянной беготни разболелись ноги. И еще, словно выпорхнувший из моего пестрого сна, на меня смотрел притихший в углу попугай.
– Так вот, значит, кто ты такой, Элиот! – протянул я руку. – Ну, здравствуй!
В ответ Элиот промолчал. Стоило мне открыть рот, как он, видимо, понял, что перед ним вовсе не его хозяин, и теперь судорожно соображал, из какого такого сна к нему явился я.
Дабы не смущать опухшую птицу, я вновь перевел взгляд на потолок и увидел, что надо мной, спрятавшись в буйных красках растительности, расположилась женщина с пышными формами-яблоками.
Так мы и пролежали всю ночь – она сверху, а я снизу. Женщину на потолке, смотрящую прямо мне в глаза, окружала куча выглядывающих из-за деревьев обезьян. Вокруг меня в поросли зеленого ковролина кривлялись только мои носки.
2
Но больше всего меня поразила абсолютная тишина. Тогда я еще не понял, что в этой тишине проспал почти сутки. Подойдя к окну и отодвинув рейку жалюзи, я посмотрел на улицу. Через тройной стеклопакет, служивший источником тишины, было видно, как беззвучно капают капли на мостовую. И как по тихой улице, осторожно перебирая ногами, идет пожилая женщина в полиэтиленовом дождевике, накинутом сверху, как балахон. Блестящие автомобили, покрытые пленкой воды, словно тоже оделись в полиэтилен.
Старушка подошла к мусорному баку и стала в нем копаться. Я вспомнил, как однажды на паперти Невского одна бабушка, которой я подал милостыню, пожаловалась, что ей нечем платить за свет и газ и что она хочет повеситься.