Я побрела вдоль берега, пока не наткнулась на указатель «Сайгонский рынок экзотических зверей». За табличкой виднелись унылое приземистое складское помещение и клетки, кишащие воробьишками и змеями, зелеными, как свежезасеянный рис. Вход в здание с низкой крышей зиял, как раскрытая пасть, мрачно и неприветливо.
Стены из рифленого железа вибрировали от криков птиц и зверей, радостного щебета дроздов и отчаянного мяуканья новорожденного детеныша, брошенного в клетку к полувзрослой виверре[3]. Бок о бок с бутылками, хранившими свернувшихся кольцом змей, утопленных в виски, с присосок свисали сушеные медвежьи желчные пузыри. Стеклянные витрины демонстрировали летучих драконов, окоченевших и похожих на фанерных воздушных змеев, и мешочки с частями тел животных: зубами, костями, кусочками кожи, ушей и внутренностей, суливших излечение от любых болезней – от артрита до импотенции. Одну стену украшала пятнистая шкура леопарда; его рот был выкрашен в огненно-красный цвет, глаза казались огромными и свирепыми.
Я попыталась заткнуть уши, чтобы не слышать какофонии визгов и стонов, воркотни и кудахтанья, и пробежала мимо птиц, поющих на все лады в удушающей жаре. Дикобраз скреб иголками о прутья клетки, но один звук все же заставил меня замереть – это был пронзительный, пробирающий до костей орлиный крик. Я присела на корточки у клетки. Меня сверлили немигающие желтые глаза хохлатого орла-змееяда. Перья на его хвосте давно выпали от постоянного контакта с проволочным полом, крылья были порваны и обтрепаны. Он снова закричал – этот свист был столь пронзителен, что готова поклясться, его было слышно на другом конце Сайгона. Я попятилась: смотреть на это было невыносимо.
В углу, возле клетки с коброй, за столом сидели четверо мужчин в деловых костюмах и начищенных черных ботинках, сжимая в пальцах маленькие стаканчики. Владелец лавки держал в руках сосуд, медленно наполнявшийся кровью, текущей из длинного, похожего на шланг тела обезглавленной змеи. Перемешав кровь с рисовым виски, он разлил смесь по стаканам. Гости осушили их и зачмокали губами.
Мое внимание привлекли взволнованные крики в дальнем углу помещения. Черная птичка с блестящим оперением неуверенно присела на жердочку под карнизом, всего в нескольких дюймах от свободы. Бывший хозяин пытался поймать ее веревочным кольцом, приделанным к концу длинного шеста и колыхавшимся около ее головы. Птица помедлила долю секунды, ослепленная непривычным полуденным светом. Это ее и сгубило. Тощий мальчик-подросток взобрался по стене, словно ящерица, протянул руку и ухватил птицу за хвост, пока она не успела взлететь. Зрители захлопали в ладоши. Мальчик спустился. Птицу затолкали обратно в клетку размером не больше чайника для заварки.
Услышав мяуканье, я обернулась и увидела крошечного детеныша леопарда: мягкий комочек пуха не больше софтбольного мяча. На его спине катался детеныш макаки, шаловливо дергая леопарда за уши. Я видела, как обезьянка слезла и обняла котенка ручонками-прутиками – жест, выражавший общую потребность новорожденных в ласке. Рядом на корточках сидела женщина, втирая смолистую черную пасту в грязную лапу исхудалой дворняги.
– Сколько? – спросила я, указывая на детеныша леопарда и ужасаясь собственному любопытству.
Женщина безразлично подняла глаза. Вести дела с иностранцами невыгодно: они не ценят лечебные свойства животных и не хотят рисковать таможенными сложностями из-за их перевозки. Она пожала плечами:
