У них лично нет никаких желаний, мечтаний, целей.
Посоветовавшись с заведующей центра и получив благословение у батюшки, я пригасила родителей на тренинг, только для них, без детей. Хочу провести сказкотерапию, может получиться порисовать.
И вот краски в наличии есть, а кисточек нет.
Время вечернее и магазин скоро закроется, поэтому я бегу. Бегу, замечая цветущую красоту вокруг. Впервые в жизни здесь я увидела, как цветут каштаны. Вот уже и двери торгового центра.
Вдруг я торможу на полном ходу. Что случилось? Душа рванулась в сторону скамейки. Мозг торопит – скоро закрытие.
Я разворачиваюсь и возвращаюсь. Пожилая женщина со стеклянными, обезумевшими от горя глазами, сбросив обувь сидит на лавочке возле торгового центра. Её каменные губы что то шепчут и такая тоска и безнадега растекается от неё. Эта тоска уже сползла с лавочки и добралась до сброшенных от жары босоножек. Я прямо чувствую эту тягучую болотную жижу. Так бывает, когда человек долго копит в себе обиды. страх, терпит, сдерживается, «прощает», болеет. Эта жижа заполняет человека. Расстаться с неё жалко – она такая теплая и родная, ведь только она знает и понимает тебя. И вот она растекается и радостно ползет к дверям центра, ища своих подруг, чтобы похвастаться своими победами и поделиться новыми технологиями порабощения человека.
Что то должно было именно сегодня случиться с этой женщиной, что то что стало «последней каплей» для разливания в мир ЕЁ ужаса.
Присаживаюсь рядом. Женщина глубоко пенсионного возраста. Одета в бриджи и футболку. Не обращает на меня внимания. Вся погружена в созерцание своего несчастья. Пружина внутри неё закручена на полную катушку, но плакать она себе не позволяет.
Я здороваюсь и спрашиваю: «Что случилось?» Рассказывает, удивляясь сама себе, что
доверяет чужому человеку. Оказывается у неё украли велосипед. Она приехала в город из пригородного поселка в магазин. Оставила велосипед возле дверей, зашла- вышла, велосипед исчез, украли, наверное. Я предлагаю пойти в полицию. Машет устало рукой – доверия полиции нет уже давно, еще со времен милиции.
Звоночек в моем мозгу звенит словом «КИСТОЧКИ». Да, я могу не успеть. Чем могу помочь? Опять рука делает движение усталого маха. Сумка стоит раскрытая и кошелек торчит наружу. Обращаю её внимание на сумку и застегиваем вместе. Обещаю вернуться и объясняю про кисточки. Кивает головой и не понимает, что с ней происходит. Я знаю, что. Ей стало чуть легче, а это непривычное и забытое состояние. Должно быть ВСЕГДА тяжело и больно.
Кисточки – кисточки… Бегу-бегу…
Выхожу из дверей магазина с кисточками (успела!) и четким намерением подойти к новой знакомой и «причинить добро». Она сидит там же. Только согнулась и рыдает навзрыд. Огородами, чтобы она меня не заметила, сливаюсь, постоянно оглядываясь. Мозг возмущается: «Ты же обещала! Как ты можешь? Кто ты после этого? Зачем вообще лезла?» СТОП!!! Так сейчас надо… «Кому? Какой ты после этого психолог?»
Я не знаю ничего, просто тонкий лучик тепла уводит меня от скамейки.
Тренинг прошел тяжело для меня. Потратила много сил, что бы родители особенных детей смогли взглянуть на себя и начать говорить о себе. До красок дело не дошло.
Две ночи я не могла уснуть. Ночами это время суток в данном географическом месте
назвать трудно. Из-за перевода летне-зимнего времени туда-сюда в три часа уже светло, как в шесть, а в шесть часов жара, как в двенадцать дня. Перед глазами стояла рыдающая женщина. Чувство вины выматывало меня. Где мне её найти? Как искупить свою вину? Я взмолилась к концу второй ночи: «Господи! Помоги! Я устала быть виноватой. Пусть у неё всё будет хорошо»…
