– Что, не даёт вам покоя министр Сердюков со своей толстозадой воровкой? А вот скажите-ка, бабоньки, – хитроголосо повёл я, – где ваши-то мужики, мужья то бишь?
– Дак ведь померли они, Валентин. Али забыл?
– Царствие небесное!
– Ты ж их всех знал, мужей наших!
И то верно: всех мужей этих старух я знал. Один был бывший военный, майор танковых войск; другой – автослесарь, «золотые руки», не раз заглядывал под капот моих первых «жигулей»; третий – пьющий интеллигент, корреспондент из местной газеты, а четвёртый – тренер по боксу, сам бывший боксёр.
– Кто ж им помог помереть-то до срока? А, бабоньки? Кто им кровь портил скандалами, похмелиться не давал, уход вёл плохой, об их отдыхе и здоровье не заботился? А? – иронично и в то же время на полном серьёзе вопрошал я. Старушки взволнованно насторожились. – Изъездили вы, красавицы, своих мужиков раньше срока. А теперь сидите, как курицы на насесте, квохчете… Белый костюм негра Обамы обсуждаете…
Ропот возмущения прокатился меж старух, но я этот ропот слушать не стал, выкрикнул со злой весёлостью:
– Эх, бабки! Беречь надо своих мужиков ещё при жизни! Детям своим, дочерям-внучкам накажите, чтоб мужиков своих берегли!
Я быстро пошёл к своей машине. Ох, и пополощут меня старые бабы за такие слова! Всё мне припомнят: и мою расколотую семейную жизнь, и свою любовь к мужикам своим, которые, конечно, не в меру выпивали, о здоровье своём не заботились, по молодости были гулёнами, и сами виноваты в том, что рано отволокли их на кладбище…
Это произошло так неожиданно, непредсказуемо и, казалось, совсем без повода. У меня и не было никаких болезненных симптомов до этого часа. Когда начался приступ, я сидел у себя в кабинете; работал тогда в одном строительном тресте мелким начальничком. Боль, вступившая ко мне в правый бок, стала постепенно парализовать, сковывать движения, и в некоторые моменты словно игольчатым камнем шевелилась. Тогда я покрывался потом, и хотелось стонать. Я ошарашенно думал: «Что же это такое?» Но ничего не выдумал, кроме аппендицита. Вызвал секретаршу Елену, она была на то время и моей близкой подругой. Проговорил полушепотом:
– Ленка, мне очень хреново. Вызови «скорую». Резкая боль в правом боку. Похоже, аппендицит.
Елена всплеснула руками:
– Валентин Андреевич, какой вы бледный стали…
– «Скорую» вызови! – перемогая боль, прикрикнул я на секретаршу.
«Неотложка» долго не ехала. Что это было за время?! Девяностые!.. А я уже валялся на диванчике у себя в кабинете, согнувшись, прижав колени к груди, и еле сдерживался, чтобы не заорать от наплывов боли.
Очкастая, сухая, нервная врачиха – от неё ещё гадко пахло табаком, – прибывшая со «скорой», взглянула на меня, как на преступника, резко попросила показать язык, затем надавила на живот, и я взвыл от умопомрачительной боли. Потом она отвернулась от меня, что-то стала писать в блокноте, спросила мимоходом:
– До машины сами дойдёте? Или носилки?
– Что со мной?
– В больнице диагноз поставят. Думаю, почки…
– Но у меня ж никогда не было…
– Всё когда-то начинается, – философски сказала докторша, хмыкнула и прибавила: – И заканчивается…
В своих циничных проявлениях она мне даже чем-то импонировала. Не сюсюкает. Сразу в больницу. Без всяких глупых расспросов. Что ели? Как спали? В стационар – и всего делов!
С помощью приятеля из конторы и секретарши я доковылял до «скорой» – раздолбанного «уазика-буханки»; подумал попутно: хорошо, что у «скорой помощи» бензин есть, чтобы довезти меня до стационара. Елена напрашивалась со мной. Но я сказал: «Нет».
