Возникла пауза. Микерин, наверное, вспоминал картинки из школьного учебника, а Никиту вдруг, несмотря на выпитую водку и уют трактира, накрыла такая пронзительная волна жалости к себе, действительному слабому и провинциально-беззащитному в мире людей, готовых ради дела отсосать у слона, что он почувствовал, что сейчас заплачет. Оглушительный вираж его судьбы – гастроли, чужие столицы, слепящие прожектора сцен, толпы красивых бесстыжих девок, съемки клипов и запредельно буйные пьянки в гостиницах – все это показалось ему в эту минуту видением – нервным, совершенно нереальным и коротким, как сон в электричке. К нему, Никите, эти два года точно не могли иметь отношения, сейчас это было совершенно ясно, поэтому больше всего на свете он захотел оказаться в родной Твери, в их с бабушкой старом деревянном доме на улице Карла Маркса, упасть на большую пуховую постель и спать, спать, спать… А проснувшись, выйти в запущенный осенний палисад прежним Никитой – осиротевшим, проклятым и горестно-спокойным…
– Точно! – Микерин хлопнул ладонью по столу так, что пустой графин подпрыгнул и чуть не опрокинулся – Африканские больше!.. Они же в этих, в джунглях тусуются, на воле… – он посмотрел на часы и решительно сунул руку в задний карман – Ну что, жопу свою драгоценную отогрел? Пора на воздух…
В его руке появилась толстая и упругая, как половина батона, пачка пятисотрублевок. Никита знал об этой последней столичной моде – хранить в бумажнике только евро и кредитки, а рубли небрежно носить в кармане – причем в неимоверном количестве и только крупными купюрами. Ему объяснили, что так легче всего одновременно продемонстрировать и презрение к родной валюте, и свои финансовые возможности.
– Так, двести рублей сюда… – хрипло прогремело совсем рядом. Никита и Микерин подняли глаза. Над их столиком, заслонив собой мир, застыл тот самый огромный афганец с нетронутой бутылочкой колы в обветренном кулаке. У афганца было небритое лицо спившегося супермена и полные спокойной ярости глаза. Еще от него остро пахло клеем «Момент», а из – под бушлата выглядывал край грязного пластикового пакета из магазина «GAP».
«Вот тебе и котенок…» – с тоской подумал Никита.
– Причем без вариантов – прорычал афганец – Не то удавлю. Обоих…
– Спокойно, военный – Микерин почти весело протянул афганцу купюру – Какие проблемы? Что мы, контра? Получите…
– Спасибо не говорю – так же злобно прохрипел афганец – Не обязан… Потому как чтобы вы сегодня могли спокойно слонов ебать, я полтора года порожняк из Кабула на восьмой километр перегонял, ясно?…
… На улице было свежо и приятно, как бывает только короткой московской осенью. Пахло бензином, дорогими парфумами и помойкой.
Микерин посмотрел на часы.
– Ладно, Никита’, давай что – то с тобой решать, а то у меня еще дела…
Никита пожал плечами.
– А что тут решать? Мне бы денег, сам понимаешь… Тысячу – две. Рублей, в смысле… – торопливо уточнил он – Я, конечно, верну…
Тут же он ощутил в ладони приятную шершавость.
– Тыщу – две получи сразу. И можешь не отдавать, больше пропиваем. Только знаешь… – Микерин вдруг замялся, и Никите показалось, что тот действительно озабочен – Если ты собрался себя заживо в тверской халабуде похоронить, то я тебе не помощник…
– В смысле – деньги вернуть?
– В смысле – мудаком не быть! – Микерин сердито шмыгнул носом и закурил – Ты там через год повесишься, а я виноват буду!..
