Чувствовал Саша себя двояко. С одной стороны он был с дамой, пользующейся всеобщим вниманием и почтением. С другой? Не трудно предположить, что не любил Саша вторых ролей. Ему стало скучно. Осталось только одно желание – обладать. Теперь уже обладать не собственной фантазией, обладать признанной красотой, красотой, перед которой преклонялись другие. Проснулся охотник.
Увести Шери из кафе оказалось непросто. Ей хотелось танцевать. Пришлось разыгрывать страстно влюбленного, желающего быстрее оказаться с ней наедине. Шери позволяла ему страстные порывы во время танца, за столиком он садился с ней рядом, обнимал, целовал руки. Она всякий раз увлекала его танцевать. Наконец она уступила. Они встали и пошли к машине. Саше только в очередной раз показался в её глазах ироничный прищур. Но это было, пока они были на свету. В машине, когда он попытался особенно страстно обнять её, она прошептала «не спеши, еще не вечер». Он успокоился и помчал свой «Логан» домой.
Они не доехали до его дома два квартала. Шери положила руку на баранку.
– Останови на минутку.
Саша удивился, но припарковался и машину остановил.
– Что случилось? – он еще ничего не подозревал. Александра Владимировна вышла, аккуратно захлопнула дверь и наклонилась к опущенному стеклу.
– Александр Андреевич, спасибо за приятно проведенный вечер. Все было замечательно. Правда, я не шучу. Спокойной ночи. А я здесь, рядом живу.
«Фа-ам – тарам!»
Зал-терраса ресторана на первом этаже отеля, с окнами во всю стену до пола с одной стороны, и противоположной стеной, оформленной под каменную кладку, с охотничьими атрибутами, чучелами птиц на сучьях, головами оленей и кабанов. Столы на тяжелых резных ножках, белоснежные с бахромой скатерти. Стулья с высокими, резными спинками. Столы сервированы сверкающими наборами бокалов граненого стекла и матовыми горками столового фаянса. Пирамиды салфеток темно-зелёного цвета, как молодые ёлочки, безукоризненными рядами создают иллюзию макета регулярного парка.
А за окнами зимний сосновый бор, стеной оранжевых колонн встающий уже в нескольких метрах от окон. Сугробы свежего, выпавшего ночью снега. Утренние, длинные тени, скользящие по волнистым сугробам, под окнами розовые, в глубине леса голубые, до синего. Ощущение единого пространства зала и пейзажа за окнами создают лучи утреннего солнца, проникающие сквозь громадные чистые без штор стекла и отбрасывающие тени одного цвета и на столах, и на сугробах.
В средине зала, у окна две одинокие фигуры. Молоденький, темноволосый, с безукоризненным прямым пробором, официант в профессиональном полупоклоне. На поясе молодого человека такого же, как салфетки, зеленого цвета передник, на согнутой руке полотенце, в другой, опущенной, папка. Весь внимание. Перед ним за столом, подперев щеку кулачком и задумчиво глядя на лес, девушка в немыслимо ярком лыжном костюме. Светлые, небрежно растрепанные волосы контрастируют с не зимним загаром на лице и руках. Выражение лица капризное. А, может, это кулачок, смявший щеку и оттопыривший полные губы, создал такое впечатление. По-видимому, официант стоит здесь уже какое-то время. Потому что, сделав едва заметный шаг к столу, он говорит:
– Я готов стоять рядом с вами до бесконечности, но лучше, если вы обратите на меня внимание.
– Я обратила, – девушка не меняет позы, говорит тихо, – но здесь так красиво! Вы спешите?
