Виктория смотрит, как Мила присаживается на стул. Очень аккуратно. Значит и сейчас болит. Вид у ребенка такой, словно в ней все болит, и прошлое,и новое, и тело, и душа.
– Я рада, что ты откликнулась на мое приглашение,– говорит с улыбкой Домбровская.
– Это не было приглашением. Это был приказ,– огрызается Леонова.
Виктория знает, что ее приказ Леонова бы проигнорировала, но был и не ее, от второго увернуться оказалось, похоже, сложнее. Есть свои плюсы в иерархичности спорта, к которой приучают с детства.
– Ну, может, и так. Я хочу попросить прощения у тебя, Милка.
– За приказ?– голос девушки усталый и тихий.
– Нет, за всю ту ерунду, которую я успела наговорить после твоего ухода. Стоило тебе все же просто прийти и обсудить все лично. Ну, не съела бы я тебя.
– Не съела, конечно,– морщится фигуристка: – Было и прошло. Новая история. Другое время. Мне надо, чтобы кто-то помогал на льду, пока я не смогу вернуться в Штаты.
Итак, она тоже не рада. Точнее из них двоих именно она и не рада, но ей нужно, а когда Миле что-то нужно, то мир должен ей дать. И свои эмоции она готова засунуть поглубже ради необходимости.
Ну что же, они играют на поле, где никто ей, Вике, не рад. Выясним, что же ещё на этом поле из фигур:
– Мил, а чего бы ты вообще хотела?
– Олимпиаду!
– А из реального?
– Джош говорил, что мы попробуем!– в голосе истерика, -Если вы в меня не верите, вы мне не нужны!
“Ну, конечно, Джош! Прекрасный тренер чемпионов, доконавший хребет Милки. Что ему говорить-то еще? Деньги просто так не закапают от федерации”,– фыркает про себя Домбровская.
– Мало ли в России тренеров. Найди того, кто тоже будет говорить,– Вика даже не злится, хотя сам диалог утомителен.
Куда приводят мечты, которые не могут сбыться? Вот в чем вопрос.
– Виктория Робертовна, я хочу кататься. Я не знаю, как и где, но я хочу!– губы дрожат, но держится.
– Я тебя услышала, Мил. Приезжай завтра к 11 на лёд, будем смотреть твои программы и думать, что нам делать, чтобы ты могла кататься.
Милка уходит так быстро, что кажется, опять сбегает. Лишь едва кивает на ходу.
****
Закрывая дверь кабинета, Вика видит Ландау, который идет навстречу. Улыбка озаряет лица обоих. Домой, домой! На ходу она подхватывает мужчину за талию, и они отправляются к дверям.
Из туалетной комнаты для женщин, мимо которой пара идет, обнявшись, слышны рыдания.
– Это что за призраки завывают у нас на этаже?– улыбаясь, шепчет ей в ухо Илья
– Леонова плачет,– спокойно отвечает ему Домбровская.
– Может, зайти?– молодой человек притормаживает.
– Нет… это ее круг ада. Мы там лишние. Пошли домой. Я устала, Илюш. Зверски.
Ты видишь, сын, какой обман летучий даяния Фортуны…
Мила невольно разбередила раны, казавшиеся хорошо зажившими. Вернула в тот жуткий постолимпийский год. Год расплат за успехи. Год потерь.
Домой возвращались под Шаова, видимо, Илья почувствовал, что внутри любимой женщины минор и разбавлял его тем способом, который оба они понимали – музыкой. Когда зазвучало:
Сам Гендель был обжорой,
Гюго грешил инцестом,
А Фёдор наш Михалыч
В рулетку баловал.
И даже умный Ницше
Свихнулся, как известно.
Чайковский… Ну, эт ладно…
А Мусоргский бухал!-
Вика хихикнула и сказала:
– Сколько же про нас будет слухов в конце концов. И какие, наверное, странные?
Илья, расслабленно улыбнулся в ответ:
– Про меня будут говорить, что я завоевал лучшую женщину мира, приложив к этому нечеловеческое количество усилий и разогнав всех поклонниц!
