Музыкальный интеллект. Как преподавать, учиться и исполнять в эпоху науки о мозге - страница 13
А что насчет этой революции? Пока влиятельные ученые из области психологии спорят о деталях места и времени рождения, нужно ли всем нам беспокоиться о том, породила ли революция наше нынешнее мировоззрение или нет?
Нас должно это волновать по крайней мере по двум причинам. Во-первых, если революция произошла, мы вполне можем задаться вопросом, как это делают гражданские в военное время, безопасно ли нам находиться на поле отгремевшего сражения. Еще более важной является изначальная причина революции, а именно сущность, реакцией на которую она явилась. В случае когнитивной революции этим антагонистом был бихевиоризм. А понимание последствий распространения поведенческой психологии является ключом к пониманию наших мотивов и слабостей, которые в настоящее время проявляются на всех поприщах музыкальной деятельности, идет ли речь о студентах, учителях, родителях или практикующих музыкантах.
Неразумный бихевиоризм
На заре двадцатого века американская экспериментальная психология стремилась присоединиться к естественным наукам, систематизируя наблюдения с помощью «экспериментального самоанализа», который использовался как способ взломать код сознания. Оно, в свою очередь, простодушно описано историком психологии Дэниэлом Робинсоном как то, что «каждый мужчина, женщина и ребенок знает наверняка в течение каждого часа бодрствования своей повседневной жизни»[55] (Спойлеры! Несмотря на эти грандиозные усилия, сознание как таковое всё еще остается Святым Граалем науки о мозге). В течение столетия вместо того, чтобы сосредоточиться на этом стремлении, многие силы как внутри психологии, так и за ее пределами объединились, чтобы отойти от философии, неумолимо вытесняя интроспекционизм и ментализм и заменяя их бихевиоризмом в качестве доминирующей школы психологической мысли. И хотя Робинсон отмечает, что «трудно выделить факторы, ответственные за ранний успех бихевиоризма», в этой главе уместно будет выделить некоторые из них. [56]
Огромные волны иммиграции в Соединенные Штаты на рубеже и в первые десятилетия двадцатого века соответствовали массовому переходу коренного населения от сельской аграрной жизни к городской. Последовавший за этим рост населения во многих американских городах был взрывным – и нервировал их постоянных жителей. В то же время новые теории образования и развития ребенка в комбинации с влиянием дарвинизма и заложили благодатную почву для новой психологии, которая сместила акцент с личности на рассмотрение граждан в целом. И вместе с этим появилась заманчивая перспектива (и, как утверждали некоторые, необходимость) контроля над групповым поведением.
Наблюдения немецкого психолога Курта Коффки, прибывшего в Корнеллский университет в 1924 году в качестве приглашенного профессора, представляют из себя проницательный взгляд стороннего наблюдателя на американский интеллектуальный климат того времени, который он находил
прежде всего практичным; эти здесь и сейчас, это безотлагательное настоящее с его потребностями занимают центральное место на сцене.<…> В науке такое отношение приводит к позитивизму, переоценке простых фактов и недооценке очень абстрактных спекуляций, высокому уважению к науке, точной и приземленной, и отвращению, иногда граничащему с презрением, к метафизике, которая пытается вырваться из сумбура простых фактов в некое более возвышенное царство идей и идеалов