– Сколько напрасных вопросов, – отмахивалась Катя, разворачивая свой личный, честным трудом заработанный гамбургер.
Брат ее был не то, чтобы человеком богатым – иногда ему не платили несколько месяцев, так что даже приходилось отключать мобильник, но он всегда был каким-то непостижимым образом накормлен и пьян. То есть укурен: водку Антон переносил плохо и срубался после четвертой рюмки. Не то что Катя – вот она была выпить не дура, сама не понимая как в ее хилом организме берется столько сил на то, чтобы напиться до свинки, проспаться, опять напиться, проблеваться, напиться, проспаться… вот в какой-то из таких моментов она и обнаружила себя лежащей на двух стульях в офисе рекламного агентства своей подруги.
Рекламное агентство было хиленким и убыточным – это следовало из того, что подруга не получала зарплату уже второй месяц. Вообще Катя заметила, что бумажных денег они в последнее время видели крайне мало и обычно в течение непродолжительного времени. А жили за счет каких-то необналичиваемых бонусов: например, бесплатные обеды в японской забегаловке в течение месяца, ваучер на приобретение шмоток в Галерее «Актер», или там, скажем, по паре часов или флакончику пробников, всученных щедрыми клиентами, ну и плюс, конечно, многочисленные приглашения на презентации, конференции, выставки, где щедро или скупо наливали, накладывали на тарелочки, даже иногда давали с собой. Вот на такой «прессухе» Катя с Лялей и нажрались вчера до такой степени, что свалились под стол, откуда звали официанта и просили не наливать им коньяк каплями, как цезий, а принести сразу целую бутылку.
Ляле за такие фокусы грозило увольнение, а вместе с ней и Кате, потому что писала она откровенно плохо, без вдохновения, да еще и хамила клиентам с похмелья.
– Так жить нельзя, – сказала Ляля, выглядывая из-под куртки, трясущимися руками прижимая к губам чашку с растворимым бульоном, налитым сердобольной рукой вялого верстальщика.
– Нельзя, – согласилась Катя, хотя, собственно, почему же…
– Мы зря тратим здесь время. Не делаем ни хрена, только надираемся каждый вечер. Так работать нельзя.
– Это у тебя похмельный стыд, старушка. А работать здесь вообще нельзя. Да и зачем? Денег все равно не платят. А уйти тоже невозможно. Куда? Тут хоть кормят…
– Не в этом дело. Ты посмотри, как мы живем. У меня так бедро болит, после того, как я вчера об стол ударилась. Кстати, я этот стол сломала или нет?
– Кажется, сломала… – равнодушно сказала Катя.
– А ты этого оператора с ТВ-6 вообще чуть не изнасиловала. Ты хоть помнишь, как вы с ним целовались в их машине и ты мне все в окно кричала: «Какой профиль! Какой профиль!»?
– Ну вот зачем.... зачем… че вспоминать? Хорошо, что ты меня вовремя увела. А то они бы меня всей съемочной группой… ой, ё…
– Вот в этом все и дело. Деньги все тратим на бухло в сигареты. То есть портим печень, легкие и цвет лица. Так главное, как мы не нажремся, нас все время трахают. Хорошо еще, что не бьют. Хотя и сами мы себя обо все углы стукаем, так что посторонней помощи не нужно…
– Вот к чему ты все это?
– Кать, ну тебе самой не противно?! Вот, если бы бросить пить… Курить я , кажется, уже и так не могу. А те жалкие гроши, что мы зарабатываем, тогда можно было бы откладывать…
– Чтобы через два года аскетизма купить машину? Купить и в первый же вечер нажраться до белочки и разбить ее о ближайший столб? А это мысль…
