– Мы не знаем, чем он руководствовался, делая это, – вмешалась Тина. – Не спеши судить, Кержак, ты тоже не мальчик. И тоже порой всякое творил.
– Наверное, ты права, – скривился старый орк. – Но это в любом случае глупость, даже если были причины. Ладно, к делу. Передайте нам пакет родного языка этого огрызка.
– Сейчас, – отозвался Тилиарх. – Готово.
– Какой странный язык, – хмыкнул Никита. – Надо же, двадцать семь только падежей и восемнадцать времен. Если учить не нашим способом, то голову сломать можно. Кто будет говорить?
– Лучше всего я, – отозвался дварх. – Причем обезличенным, полностью безразличным тоном вынесшего приговор судьи. Предлагаю строить разговор именно таким образом. Как приговор высшего суда. Но и ничего не скрывать, я, похоже, ошибся – Частица Мастера в этом человеке должна знать, что происходит. Ведь когда-нибудь она вернется к нему.
Аарн переглянулись и согласно кивнули.
* * *
Кхарам ходил по довольно просторной камере и пытался понять, кто и как мог его похитить. Причем практически в момент триумфа – Каяс выигрывал войну, постепенно подавляя сопротивление Элантии, экономика демократической страны не справлялась, не тянула большую войну, отличие от экзархата, способного все ресурсы отдавать войне, невзирая на голод и лишения простонародья. И вдруг! У Святомастера на мгновение потемнело в глазах, и он очнулся в этом странном помещении, принадлежность которого никак не мог определить – ни на чем не было этикетки производителя, а кое-какие мелочи, например, кран в санблоке, выглядели очень странно, возникало даже ощущение, что их произвели не в системе Ранхайд. А это было уже невозможно. Или… возможно?..
Какой-то шорох заставил Кхарама вскинуться, он принялся оглядываться, но ничего нового в камере не заметил. Затем послышалось шипение и безличный, нечеловеческие голос произнес:
– Кхарам Онтио Руайд, убийца женщин и детей, будьте готовы выслушать приговор чрезвычайного трибунала.
– Убийца женщин и детей?! – разъяренно зашипел Святомастер. – Что вы несете?!
– По вине ваших последователей и их руками было убито более ста десяти миллионов только детей, – голос оставался все таким же безразличным. – Значит, их кровь на ваших руках.
– На моих, конечно, – горько усмехнулся Кхарам, как-то резко успокаиваясь, опять проклятые моралисты, не понимающие, что ради общего блага можно и испачкать руки. А порой и нужно. – А то, что их родителям всего лишь надо было сдаться и не сопротивляться, не имеет значения? Тогда дети были бы живы, как и они сами. Но они решили пойти против нового мира, а потому сами виноваты в своей судьбе. И не смейте обвинять в этом меня!
– Любая, самая добрая и светлая идея нивелируется негодными средствами. Война порой необходима, мы признаем это, но вы начали принуждать людей сразу измениться, повторяя судьбу своего альтер-эго. Вот только он был намного добрее и лучше вас, вы – обычный подонок, которому плевать на чужую боль и чужое горе. Он же был великим Мастером, создавшим по-настоящему доброе общество. В отличие от вас, создавшего общество, где люди жрут друг друга, где так называемые «братья по вере» готовы таких же уничтожать сотнями тысяч, обвинив в ереси или еще в чем-то.
На возникшем на стене огромном голоэкране начали демонстрироваться кадры повседневной жизни в Каясе, и были они очень неприятными для Кхарама. Площади, на которых заживо жгли и забивали еретиков, усеянные шипами стены, на которые насаживали в чем-то провинившихся людей. Трудовые лагеря, где содержались сказавшие хоть слово против нового порядка, сотни тысяч заморенных голодом, похожих на скелеты людей.
